Осколки грёз

Поток мыслей постепенно начинал свой круговорот по новой. Время от времени я отрывал взгляд от бумаги, поднимая голову и сосредоточенно рассматривая блики в темноте. Я молча уткнулся в потолок, пытаясь отвлечься, подсчитывая количество затухающих лампочек по десятому разу. Нужные слова все никак не находили своего места. Хорошо знакомая мучительная ночь, когда часами можно было наблюдать за потоком машин за окном, в один миг превратилась в бессонные дни с приступом жара и пылающим от предвкушения телом. Карандаш скрипел между зубами, прокручиваясь на триста шестьдесят градусов.

«Ну же, Стэн, ты должен это сделать, – повторял я себе, когда хотел бросить эту затею. – Это самая малость по сравнению с тем, что она сделала для тебя. Не будь придурком!»

Схватив с подоконника белую баночку с антидепрессантами, я достал пару таблеток и выпил, пытаясь избежать нарастающего волнения. Я повернулся в сторону открытой бархатной коробочки. Потянулся за ней, чтобы в очередной раз прокрутить в руках кольцо. Его изготовил на заказ один из лучших ювелиров штата Калифорния. Мне хотелось подобрать для Эмили по такому особому случаю что-то нейтральной цветовой гаммы. Розовое золото могло подчеркнуть ее чувствительность и нежность. По крайней мере, я верил в это.

Три дня я сидел над исчерканным клочком листа. И как мне вообще пришла такая безумная идея? Мало того что я не мог элементарно придумать тему, так еще и эта рифма, без которой невозможно было вообще построить стихотворение. Если верить истории поиска моего компьютера, то я провел за изучением теории и самих основ поэтики почти месяц, но так и не смог ничего из себя выжать. Так, мне приходилось пробовать себя в роли творца-неудачника до тех пор, пока озарение не настигло меня в тот момент, когда я меньше всего его ожидал. Я чувствовал порыв, исходящий из самого сердца, словно весь мир в одно мгновение уходил на второй план, и все, что когда-то существовало, – исчезало, оставляя меня наедине с этим безудержным потоком вдохновения. То, к чему нельзя прикоснуться, нельзя сохранить в заметках и просто услышать. Но то, что всегда можно почувствовать и сберечь. Нечто, похожее на невесомость и яркую вспышку, редко появляющуюся в небе. Я много раз убеждался в том, что такой порыв связан с рождением Музы – прекрасной юной богини, дарующей желание творить.

Все это время Эмили была для меня той самой Музой, которая нежно нашептывала видение моих картин, где каждое ее касание разжигало непреодолимый жар в груди. Рядом с ней мне хотелось рисовать – создавать, пропитывать душой все свои произведения. Я был готов на все, лишь бы никогда не расставаться с ней.

Несомненно, все вокруг твердили, что Муза непостоянна и в любой момент может исчезнуть, покинуть своего создателя, вновь оставив его в гордом одиночестве. Наверное, как и все, я боялся этого опустошения, поэтому хватался за нить, не замечая, как она истончается. Мне стоило и дальше продолжать напоминать себе одну простую и важную вещь: невозможно угнаться за признанием и славой, оставаясь при этом наедине со своей возвышенной страстью. Как только человек переступает эту грань, Муза тут же растворяется в воздухе, а вместе с ней уходит и вдохновение, на смену которому приходит глубокое опустошение.

Я рассуждал об этом на протяжении нескольких часов, и только тогда, когда все мои раздумья смешались в одно, я схватил в руку карандаш и принялся выписывать все, что первым приходило в голову. Писал, дополнял, перечеркивал. Я старался, чтобы стихотворение было искренним. Мне хотелось заново признаться Эмили в своих чувствах, спрятанных между строк. То, что для нее было самым дорогим. Она писала, чтобы найти отдушину, изнанку карты внутреннего звездного неба. Ее слова смогли зажечь во мне свет, и теперь я должен был сделать то же самое.

Поставив финальную точку, я изучающе взглянул на текст, пытаясь разобрать обрывки фраз, раскиданные по разным углам.

Моя Муза

Ты подобна красе Моны Лизы.Не романтик я, но все же душаВдохновение ищет в эскизах,Где глаза твои цвета – весна.Беспокойное сердце расскажет,Как твои я помнил черты.Тонкой кистью полотна размажет,Все картины со строчек взошли.В композициях встреч исцеление:В наших судьбах, что просят творить.Я в поэзии видел спасение,Без тебя моим образам гнить.Моя Муза, ты веришь в искусство,Где любовь рисует дуэт?Мы палитрой разбудим чувства.Я – художник, а ты мой поэт.

Повторно прочитав, я понял, что у меня совершенно нет писательского таланта, но я все равно гордился собой.

На улице светало. Я не заметил, как просидел за столом оставшиеся часы сна. Свежий воздух проникал сквозь открытое окно, принося с собой влажность от ночного дождя, заглушающего все остальные звуки. Казалось, что весь город еще крепко спал вместе со своими жителями, мягко укрывая их пеленой тумана, в котором терялись верхушки небоскребов.

Не дожидаясь девяти часов, я схватил синюю папку со старыми набросками, предварительно сложив в нее свое стихотворение вместе с книгой Эмили.

Алан Говард поручил своим людям провести сегодня первый пробный показ перед самим открытием, где из присутствующих могли быть лишь организаторы, включая меня. Нужно было досконально проверить все мелочи до прихода Генри. И заплатить директору оговоренную сумму в благодарность за любезность и помощь: он успел сменить тематику выставки, нанял квалифицированных специалистов в области организации и обеспечил реквизитом, который позаимствовали из ближайших театров. Признаться, я не ожидал, что он так быстро согласится в кратчайшие сроки переделать все, о чем он договаривался с моим арт-продюсером. Двойная оплата за молчание расторгла их деловые отношения. Мне пришлось как можно дольше оттягивать их встречу с Генри, чтобы избежать ненужных публичных скандалов. Как бы это ни звучало глупо, но сильная конкуренция способна нарушить даже самое крепкое сотрудничество. Таковы правила игры любой крупной компании, где ты являешься либо простой пешкой, либо королем.

Такси подъехало к отелю ровно к назначенному времени. Не хотелось лишний раз светиться в городе, чтобы не нажить себе еще больше неприятностей, которых мне и так хватало по горло. Фреду пришлось назначить внеплановый выходной из-за непредвиденных проблем с перевозкой оставшихся в Калифорнии картин: они оставались под присмотром корпорации, хотя по праву принадлежали мне. Генри стоило позаботиться о двойной охране столь значимых объектов, а не оставлять их на поручение еще одной молоденькой секретарши, вряд ли смыслящей в столь жестоком бизнесе. Трудно было спорить с тем, что раньше я сам выживал в этой среде. Парень, у которого не было за спиной уверенности в будущем, лишней копейки за душой и умения сказать простое «нет» своему агенту и прочему персоналу, окружавшему меня. Когда-то это безумие должно было прекратиться. По крайней мере, жизнь явно научила меня винить во всех проблемах самого себя и уметь вертеться даже в самых безвыходных ситуациях.

– Мистер Фриджерс, рада вас видеть, – произнесла одна из подопечных начальника, встречая у дверей здания.

Ослепительная улыбка девушки смешивалась с цветом вызывающей красной помады и сдержанного платья-футляра жемчужного цвета. Никогда не понимал подобного выбора дресс-кода для творческих организаций. Такой стиль уже давно изжил себя, или, по крайней мере, еще остался только в каких-нибудь офисах. Мне всегда казалось, что одежда в таких заведениях должна играть немаловажную роль для привлечения новых клиентов и посетителей, соответствовать указанной тематике.

– Взаимно, Ханна, – вежливо ответил я.

– Меня предупредили, что вы приедете заранее. Господина Говарда еще нет на месте, но он поручил провести для вас экскурсию по залам. Все почти готово, осталась всего пара штрихов. Мы постарались учесть все ваши пожелания, чтобы воссоздать что-то схожее с чертежами, которые вы нам прислали, – произнесла она будничным тоном, после чего продолжила: – Если возникнут какие-то вопросы, задавайте. У нас еще есть время, чтобы внести изменения. Пройдемте за мной.

Галерея, где разместили мои полотна и стихотворения Эмили, являлась частью крупной библиотеки в Нью-Йорке. Такие мероприятия были направлены на работу с художниками. Ведь именно они чаще всего заинтересованы в публичных показах. Однако на этот раз это была не просто очередная банальная выставка с кучей картин, расположенных в ряд друг за другом. Эта идея начала крутиться в моей голове еще с самого первого прочтения, полного воодушевления от книги Эмили. В тот момент, когда я покинул Уайт-Плейнс и уже поздно было возвращаться обратно, чтобы вернуть ее. Так, за все три года она сумела не дать потухнуть моей надежде, продолжающей жить с одной только мыслью о Лилу.

Основная демонстрация проходила в нескольких экспозиционных залах, поделенных на скромные комнаты, в каждой из которых располагались отдельные маленькие миры. Мне пришлось разработать не одну концепцию раскрытия всех стихотворений по отдельности и соотнести с моей живописью.