Потерявшийся

В тот же день я отправился к Секу. Если кто-то и поможет мне, то удобнее всего сделать это будет ему и его подручным, знающим едва ли не весь город. И, на что я и рассчитывал, многих в его окрестностях.

Видимо, Адол был полностью уверен в том, что я беспрекословно исполню любые его распоряжения. По крайней мере, ни у ворот усадьбы моей любовницы никакие стражники не торчали, ни следом за мной «топтуны» не ходили. Да и, как я убедился, сходив в «рыбацкую слободу», выходить из города мне никто не запрещал.

Тем не менее, некоторые меры я принял. Чисто чтобы не подставить людей, подрядившихся мне помочь. Не взявшихся, а именно подрядившихся, поскольку всем им было обещано вознаграждение за услугу, конечной цели которой они не знали. А кое-кому даже выплачен небольшой аванс, чтобы не передумали. По крайней мере, в отличие от арабов, которым платить что-либо вперёд нельзя ни при каких обстоятельствах (ни товара не получите, ни возврата залога), к слову, данному даже инородцу, гелоры относятся очень щепетильно. Даже Зату не поставил в известность о своих планах, обсудив задумку с Алпом позже, у него в гостях.

Купчиха, как я уже говорил, женщина умная и сообразительная, восприняла мои слова о том, что я не собираюсь отплывать из Маси по приказу «графа» как то, что я хочу где-нибудь спрятаться и таким способом «продинамить» его распоряжение. Но чисто по-женски решила, что это я собираюсь сделать ради того, чтобы остаться с ней, так что за такую «верность» сполна «отблагодарила» меня ночью.

Не знаю, что сыграло в пользу такого её решения: то ли у неё какие-то чувства ко мне проснулись, то ли ей со мной просто удобно, и нет никакого желания что-либо менять. Ну, а что? Свою порцию кайфа она со мной получает стабильно, риска беременности, которая, как я убедился по своим многочисленным семейным знакомым, обычно возникает в самый неподходящий момент, никакого. В её дела я не вмешиваюсь, лишь время от времени давая не самые глупые советы. Полученную «в наследство» от её покойного мужа долю имущества уже давным-давно отдал в её распоряжение.

В общем, уходил я под вечер, накануне дня, назначенного Адол-опом отплытия в столицу, с лёгкими угрызениями совести, что, в отличие от Оне, бросаю женщину, с которой установились почти семейные отношения, не по воле случая, а совершенно осознанно. И оправдывал себя лишь тем, что я никогда не обещал Зате оставаться с ней всегда.

Нун провёл меня через южные ворота, а когда небольшой распадок скрыл нас от взора с любой городской башни, свернул в сторону моря. Пара километров, и в резко, как всегда на юге, наступивших сумерках, мы выбрели к рыбацкой лодке, вытащенной носом на песок. А ещё через четверть часа начавшийся ночной бриз уже надувал парус лодки, уходящей от берега. За кормой светился голубоватыми искрами потревоженный планктон, а, когда рыбак поменял курс и повернул на юг, по левому борту на фоне лунной дорожки стали хорошо видны прибрежные холмы и мысы.

* * *

По тому, как за очередным мысом рыбак «свернул» к берегу, я понял, что наше плаванье близится к завершению. Итого примерно четыре ходовых часа от окрестностей Маси. Вот только парус, ещё справлявшийся с боковым ветром, пока мы двигались вдоль побережья, пришлось убрать: ночной бриз дует с суши в море. Против ветра — только на вёслах. На которые пришлось сесть мне и Нуну.

Работа, хоть и трудная физически, но особых навыков не требует. Тем более, с моим феодосийским опытом работы спасателем. Разве что, нужно согласовать со вторым гребцом энергичность и темп гребков. Но мы уже минут через пять приноровились друг к другу, и нашему «капитану» приходилось лишь чуточку подправлять направление румпелем.

Правда, чем ближе к берегу, тем становилось темнее (лунная дорожка укорачивалась по мере нашего движения), и размах прибойных волн увеличивался. Дойдя до такой амплитуды, которая на крымском побережье свойственна для двухбалльного волнения. Ещё не шторм, но мотает уже изрядно. Но это на Чёрном море, со всех сторон окружённом сушей. Здесь же — океанское побережье, и набегающие на берег валы, подчас, проходят тысячи миль.

Вот только никакой рыбацкой деревни на берегу я не увидел. Ни деревни, ни даже элементарных причалов или просто вбитых в дно кольев. Тем не менее, наш кормчий уверенно правил к небольшому песчаному пляжу, на котором за лысой полосой прибоя темнели кусты и деревья.

Нам не сразу удалось поймать гребень волны, которая и вынесла лодку на песок. И как только он заскрипел под её днищем, мы с Нуном по команде «капитана» выскочили на сушу и постарались удержать плавсредство, чтобы отступающей водой его не стянуло назад. А со следующей волной вытянули его ещё дальше.

— Ждём рассвета здесь: это местные знают на реке каждый куст и камень, а я тут бываю нечасто.

Ага! Река, значит. Что ж, логично. Если не знать, что где-то там, за деревьями, живут люди, то, даже наблюдая с моря в бинокль или подзорную трубу, не догадаешься. А выходят на промысел, скорее всего, по течению. Разумная предусмотрительность для тех мест, где едва ли не ежегодно появляются пираты на катамаранах. Судя по всему, речка неширокая, катамаран в неё не влезет по габаритам. Выходить в море можно либо с рассветом, когда ночной бриз ещё не сменился дневным, либо на вёслах отходить чуть дальше о берега и уже там распускать парус. Зато возвращаться домой среди дня — никаких проблем: просто правь лодку в наверняка заметное с моря устье, а потом убирай паруса и берись за вёсла.

Никакого костерка разводить не стали — запретил наш «контрабандист» (да есть, есть у меня основания его так называть! Меня-то он из-под Маси контрабандой вывозил!). Так и сидели на песке возле вытянутой на берег лодки, укрывающей нас от ветра с океана. Вяло разговаривали на житейские темы. Пока я не встал на ноги.

— Ты куда?

— Нужно мне. Вон туда, за бугор.

— Гадь сразу за ним, далеко не ходи: место там плохое. Там дохлое чудовище в песке лежит.

— Так дохлое же, — хмыкнул я. — Было бы живое — нужно было бы опасаться.

— Доп тоже так думал, когда решил его копьём потыкать. Ткнул и ослеп. Не навсегда, через несколько дней видеть начал, но до сих пор очень плохо видит. А наконечник копья от той молнии, которой чудовище ударило, наполовину сгорело.