Дежурный после полуночи

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я говорил – мне нужно отойти.

Пальцы уже повернули колёсико на капельнице и потянулись вытащить из вены катетер, как вдруг на запястье с силой сомкнулась ладонь товарища.

– Слушай, Стёпа просил тебя никуда не выпускать. Говорил, что ты после пробуждения можешь не в себе быть.

Игнорируя обращённые к нему слова, Николай дёрнул рукой, но попытка освободиться закончилась неудачей. Ослабшее тело, возможно, вернуло способность к прямохождению, но точно было не готово к испытанию поединком.

– Пожалуйста, хотя бы дождись, пока всё не прокапает, – Петя указал на прозрачную ёмкость, в которой оставалось чуть меньше трети препарата, и повернул колёсико в обратном направлении, вновь пуская лекарство по трубке. – У нас иммунитет наверняка ни к чёрту, а у тебя ещё и истощение сильнейшее было. Я всё равно не отпущу тебя никуда, пока она не опустеет. Обещал, что пригляжу за тобой, когда их нет, – в голосе товарища проскользнули нотки железа, а тяжёлая рука отвела жаждущую вырвать катетер кисть Николая в сторону. Силы, определённо, были неравны.

– Ладно, – мысленно чертыхнувшись, мужчина сел на прежнее место и безразлично уставился на капельницу. – Откуда вы вообще лекарства добыли? Еду дают за работу, а их где?

– Продали всё, что было: палатки; те крохи обезболивающих, что оставались; Вася даже свою гитару военным за копейки отдал. Ну и… Лена раздобыла немного, – еле слышно произнёс товарищ, все ещё косясь с лёгким недоверием на катетер в руке Николая. – Тут своя иерархия, Коля. Вверх по холму, например, район тех, у кого запасов хоть задом жуй. Они же самые первые на корабли грузятся, когда начинаются очередные рейсы. Ну она к ним пошла и к утру достала немного. Вот так со всех сторон и наскребли.

Внутри начала закипать первородная злость. На себя, на товарищей, на все события последних месяцев и грядущих часов. Желание выбежать прочь из барака росло с каждой секундой, а мысли то и дело возвращались к лежащему в рюкзаке пистолету. Однако единственное, что Николай произнёс вслух, было тихое и спокойное:

– Не стоило.

– А что это за предсмертная? Как её? – спустя несколько минут тишины привычно прервал молчание Петя.

– Ремиссия. Стадия такая существует. Означает, что симптомы пропадают. Иногда это говорит о том, что пациент идёт на поправку, но… Не в нашем случае. У нас это просто последняя истерика умирающего организма. Эйфория перед концом.

– Это прям точно? – Петя уставился себе под ноги, вновь что-то активно прокручивая в голове. – Ну… Какие шансы у нас? Пятьдесят на пятьдесят? Шестьдесят на сорок?

Николай даже на мгновение забыл о бушующем в сердце гневе и беззвучно, бессильно рассмеялся, провожая взглядом остатки затекающей в вену жидкости:

– Один. Два. Может, три процента от силы. В нашем случае что-то среднее. Так что лучше смирись. Нам конец.

– Пусть хоть ноль-один. Я выживу, вот увидишь! – переполненный самоуверенностью голос собеседника оторвал от созерцания капельницы. Николай воззрился на лицо товарища, еле сдерживая желание ударить непонимающего дурака чем-то тяжёлым. – Мне есть что терять, док. И мне есть ради чего жить. И я справлюсь!

– Ты всегда был таким отвратным оптимистом? Когда до тебя дойдёт, что мы оба уже давно подохли?! – Николай закатил глаза и наконец впервые позволил бушующей ярости выплеснуться наружу. – Мы два месяца загибаемся, и ты всё это время несёшь наивный бред! Ты не выживешь, Петя, понимаешь?! Ты сдохнешь! И я сдохну! Скорее всего, через пару часов! В луже собственной блевоты и мочи! И у нас нет ни единого шанса как-то повлиять на исход! Хочешь верить, что выиграешь ничтожные шансы?! Вперёд! Но не лезь ко мне! Ты уже достал своим бесконечным трёпом!

– Пошёл ты, Коля! – до этого доброжелательное лицо Пети вдруг окрасилось обидой и злостью, сделав молодого человека похожим на высеченный на камне бюст. – Незачем быть таким уродом! Я к тебе как к другу… Поддержать пытаюсь, мы же в одном положении! – парень зацепился взглядом за последние, стёкшие по трубке остатки препарата, поднялся и, презрительно отвернувшись, направился к сидящей в углу толпе. – Всё, теперь можешь катиться, куда хочешь! Наши принесут ужин где-то в десять! Если не хочешь снова голодать – советую вернуться вовремя!

Николай, не получив никакого удовлетворения от воцарившейся тишины, выругался себе под нос, а после – болезненно шипя, наконец вытащил иглу катетера и на дрожащих ногах парящей тенью выскочил на улицу.

* * *

Первые взрывы прогремели 23 мая. Впрочем, это вы и так прекрасно знаете. В самом начале дневника я рассказал, что подтолкнуло меня начать писать его, но сейчас я уже не уверен, что эта затея вообще имеет право на жизнь. Подумать только, прошло всего два месяца, а я едва узнаю себя в тех строках. Вне всяких сомнений, это – последняя запись. Впрочем, вы наверняка и так всё поняли: двух страниц никак не хватит на долгий счастливый финал.

Я столько расписывал вам своё прошлое, былые тёплые дни и размышления, но сейчас напоследок хочу заглянуть вперёд. Я вновь и вновь убеждал себя, что в конечном счёте люди справятся, извлекут уроки, найдут новые смыслы и благодеяния, а теперь вижу, насколько мучительным и извращённым стало само понятие жизни. Вы, наверное, ничего не понимаете. Что ж, тогда вот вам анамнез: мы добрались! Эвакуация! Сияющий путь к спасению! Лестница на небеса! Драная надежда оправдала себя! Вот только теперь ясно, что новый мир ничем не лучше эпицентра ядерного взрыва. Даже хуже! Там всё хотя бы обрывается в одно мгновение, а не растягивается на годы.