Не знаю, чего конкретно я ожидал, но даже в худших прогнозах не помышлял о том, что увидел, пока добирался сюда. «Куда „сюда“?» – «О чём он вообще?» – «Должно быть, совсем обезумел! Валяется на смертном одре и калякает бессвязную ересь, пока отделы мозга отмирают один за другим». Но нет, мой читатель. Нет! Мой взгляд кристально чист! Возможно, впервые в жизни я не одурманен тлетворной наивностью, страхом и правилами.
Знаете, где я пишу эти строки?! На грязном пустынном холме, в километре от берега Сиамского залива. Здесь нет ничего! Вырубленная кривая площадка под будущие хлипкие строения для таких же беглецов, как мы. Сухая земля, в которой все однажды окажутся. Пока я несколько часов слонялся по лагерям, оглядывался на потерянные лица и иссохшие тела, я не увидел ничего, кроме бесконечной смерти. Здесь и впрямь нет живых, сплошные бродячие мертвецы.
Я проходил мимо обитых яркими плакатами подвалов, в которых теперь царят самые отвратительные публичные дома, продающие совсем юных мальчиков и девочек за лекарства и патроны. Я видел, как хитро ухмыляются окружённые толпой охраны толстосумы, в открытую торгуя едва освежёванным мясом, которое может принадлежать лишь одному виду существ, чего никто особо и не скрывает. Я слышал вопли и удары из подворотен и замечал пугливых военных, ездящих мимо, от станции до порта, даже не останавливающихся, чтобы помочь. Я постоянно чувствую запах сотен умерших от болезней и голода. Их скидывают в длинные братские могилы-траншеи между лагерями и лишь слегка присыпают песком, оставляя на корм червям и прочим местным тварям.
Бездушные упыри. Порождения самых мерзких инстинктов. И всё это ради того, чтобы выжить. Но грехов хватит на всех, мы ничем не лучше, хоть пока и не едим человечину. Разве что я теперь не испытываю никаких угрызений за свои поступки. В конце концов, для меня это всё вот-вот закончится. Но тот мир, в котором вынуждены жить вы, мой читатель… Я не верующий, но могу лишь помолиться за вас. Если когда-нибудь человечество сможет перерасти всё то, что я увидел сегодня, – это будет поистине чудом Господним.
Не знаю, в какой конкретно момент я перестал бояться смерти. Когда понял, что лекарства ни черта не помогают и она неизбежна? Когда осознал, что моим последним полезным поступком были пытки такого же живого человека? Или когда я самолично оборвал невинную жизнь существа, что всецело доверяло мне и любило? Сейчас я не понимаю, как вообще мог когда-то бояться конца. Ведь я был мёртв миллиарды лет до своего рождения и буду мёртв ещё вечность. На самом деле, неважно, уцелеет ли человечество, останутся ли в нём крохи цивилизованности или мы превратимся в обезумевших кровожадных чудовищ. В итоге – всему придёт конец. Однажды на Земле исчезнет вся жизнь, а после её сожрёт расширяющееся Солнце. Но когда-то не станет и его самого, равно как и всех других звёзд. Тех самых, на которые я смотрю прямо сейчас. В лагерях нет электричества, так что ничто не засвечивает ночное небо. Ох, мой читатель, как же они прекрасны, – хотя многие наверняка уже давно угасли, оставив нам лишь запаздывающий далёкий свет.
И в конце всего наступит тьма: распадутся последние протоны и воцарится эпоха чёрных дыр, что будет длиться не одну вечность, пока энтропия не достигнет своего абсолюта и Вселенная не перестанет существовать. И не будет ни времени, ни пространства, ни энергии, ни материи. Лишь бесконечная пустота, где пропадут даже флуктуации квантовых полей. Закономерный и неизбежный итог любой системы, в том числе такой великой и непостижимой, как наше мироздание. Возможно, то, что случилось три месяца назад, тоже является абсолютно логичным и единственно возможным исходом в пути разумной цивилизации. В этот раз я не буду уповать на то, что ошибаюсь. Надежда уже достаточно меня подвела. Прощайте.
Тетрадь была исписана вплоть до самого низа закрывающей обложки. Пальцы разжались, и дневник шлёпнулся о пыльную землю. Николай уставился на небольшой вытянутый камень, найденный неподалёку в канаве и принесённый сюда в качестве хоть какого-то эрзац-надгробия. Взгляд устремился вдаль: чёрная бездна океана была испещрена сотнями корабельных огней. Суда безостановочно причаливали и отплывали, перевозя десятки тысяч уцелевших ежесуточно, но даже этого и близко не хватило бы, чтобы спасти всех. Сзади послышался какой-то хруст – Николай рефлекторно обернулся. В паре десятков метров шевелились поредевшие, почти засохшие кусты, за которыми виднелись шастающие и дерущиеся друг с другом попрошайки, изгнанные даже из собственных бараков. В нескольких километрах, в тени далёких холмов, виднелись чёрные шпили высоток самого Бангкока. Ни единого огонька: некогда бессонный город был обесточен уже два месяца, а население эвакуировали ещё в первые недели.
Николай зачерпнул ладонь сухой земли из-под коленок и, поднеся почву к носу, глубоко вдохнул. Рецепторы отозвались на едва уловимый запах геосмина и, решительно возмутившись, вызвали сильное чихание. Утерев лицо, мужчина ещё раз взглянул на мерцающие в небе разноцветные точки, наощупь подтянул к себе лежащий рядом рюкзак, кинул внутрь извалявшуюся в пыли тетрадь и сдавил пальцы на металлической рукоятке пистолета.
Прикрытые глаза. Звуки ругани, воровской беготни и дующего с воды ветра. На одной из ловецких барж зазвенел колокол, ознаменовав подъём сетей. Какая-то часть разума Николая успела удивиться, что рыбаки к этому моменту ещё не выловили всю живность у побережья. А может, колокол знаменовал совсем другое?.. Веки начали подрагивать под нападками влажного воздуха. Большой палец нащупал переключатель предохранителя и с силой надавил вниз – лёгкий щелчок. Фаланги второй руки с силой сдавили ребристый затвор и потянули назад – патрон в стволе. Глубокий дрожащий вдох. Сердце начало биться быстрее. Инстинктам, увы, не прикажешь, сколько ни убеждай себя, что поступаешь верно. Рука резко согнулась в локте – дуло упёрлось в череп чуть позади от виска, направляя будущий выстрел прямиком в затылочную долю. Ставший каменным указательный палец лёг на спусковой крючок. Чувствительность возросла настолько, что подушечка ощущала малейшие неровности на потрескавшемся покрытии. Николай напоследок вновь заглянул в себя. Сердце, набрав четырёхкратный темп, кружило голову давлением, но нисколько не болело. Живот, скованный ужасом самосохранения, всё ещё не пытался изрыгнуть кишечный сок, как делал это раз в несколько часов все последние недели. Кости наконец не ощущались раскалёнными титановыми пластинами, призванными изжечь суставы и мышцы.
«Лучше момента не будет», – стоически подумал Николай и, поблагодарив подвернувшуюся возможность, уже дал руке команду согнуть палец… Как вдруг среди несмолкающего галдежа обострившийся слух уловил искренний истошный вопль, мгновенно пробравший до самой глубины души. Мышцы онемели буквально в миллиметре от черты невозврата. Вот крик повторился, но уже на другом языке. Женский. Смешанный с плачем и кашлем, перебивающийся тяжёлым сбивчивым дыханием. Звучал где-то у подножия холма. И из всей бессвязной плеяды неизвестных слов одно напоминало до боли близкую и некогда родную профессию. Не то чтобы подобные истерики были здесь чем-то необычным, но Николай, сам не до конца понимая почему, поднял веки, расслабил руку, убрал палец с крючка и отвёл дуло от головы. В памяти ярко вспыхнул образ совсем недавнего, но кажущегося таким далёким прошлого, когда он стоял босой на плацу. Тоже под прицелом заряженного пистолета, что был в руках у столь же истошно плачущей женщины. Кисть разжалась сама собой. Теперь в голове вопил только один инстинкт, одно напоминание. Николай, напрочь забыв про упавшее на пыльную землю оружие, машинально схватил расстёгнутый рюкзак и, спотыкаясь о невидимые в темноте ямы, что было мочи ринулся вниз по склону в сторону криков. Разум застелил непроглядный туман – мужчина бежал быстрее и безрассуднее самого отъявленного сорвиголовы.
Усыпанное строительным мусором подножие холма. Невысокая металлическая ограда. Поломанная бетонная дорога. И, наконец, источник надрывного плача – упавшая на колени пожилая сгорбленная женщина, кидающаяся под ноги бредущим мимо безразличным толпам. Подлетевший и рухнувший рядом Николай слабо тронул содрогающееся плечо – плакальщица повернулась. В окружённых морщинами глазах, несмотря на всю разницу в этносе и культуре, безошибочно читались неверие и боль, смешанные с безумным отчаянием. Вдруг на предплечье стальными тисками сжались кажущиеся хрупкими пальцы, а после – за конечность рывком потянули в ближайший одноэтажный барак.
Внутри в едва освещённом импровизированными факелами просторе столпилось около десяти человек. Они обступили распластанного на кустарной лежанке мальчишку, у изголовья сидел мужчина средних лет и держал его маленькую ладошку. Уже до боли сжимавшая руку женщина потянула Николая прямиком к ним. Вмиг расступившаяся толпа освободила проход, а, по-видимому, оказавшийся отцом ребёнка мужчина тут же вскочил на ноги и вступил в явную перепалку с притащившей незнакомца дамой. Однако разговор оказался коротким и закончился яростными несдерживаемыми криками да ударами тонких морщинистых рук. Женщина повернулась к Николаю и, упав на колени и сложив руки в мольбе, отчаянно забормотала что-то на смеси самых разных языков, то и дело указывая на как-то странно дёргающегося мальчика.
В душе замигала ужасающая красная лампочка. Николай на мгновение застыл на месте, но уже через секунду, стиснув кулаки, быстро опустился на пыльный пол, скинул рюкзак и приложил пальцы к пульсирующей детской шее – тахикардия. Ухо коснулось вздымающейся распухшей грудины – тяжёлое рывковое дыхание. Задрав испачканную футболку ребёнка, Николай повернулся к взволнованно обступившей его толпе и, игнорируя крики, как мог показал руками чирканье зажигалки и вспышки света. Команда была понята – несколько человек рванули к стенам и, поснимав тусклые факелы, поднесли их к лежанке. Глаза наконец смогли различить черты пациента. Возраст около десяти-одиннадцати, совсем худое телосложение, обусловленное, по-видимому, таким же скудным рационом, как и у прочих собравшихся.
Дёрганье мышц усилилось. Николай жестом приказал освободить пространство, ещё сильнее задирая мальчишечью извалявшуюся футболку и пытаясь вычленить диагноз из симптомов. На одном из детских боков вовсю начинала проступать обширная гематома, судя по всему, от какого-то точечного удара или падения. Пальцы быстро пропальпировали местами проступающие рёбра – два перелома.
«Напряжённый пневмоторакс! – все детали пазла мигом сложились, формируя диагноз. – У него совсем нет времени!»
Сердце забилось в истерике, а руки неистово задрожали, ладони стали скользкими от пота. В голове закрутились самые бредовые мысли и идеи о том, как дотащить сюда неизвестно где блуждающую Нату, но осознание тщетности подобных размышлений и утекающее сквозь пальцы время давили всё сильнее с каждым мгновением. От желудка поднялся позыв тошноты, на сей раз вызванный звенящим диссонансом: необходимостью действовать здесь и сейчас без оглядки на собственных демонов и навязчивую идею, что право кого-либо лечить давно безвозвратно утрачено.
– Успокойся! – не сдержавшись, проскрежетал Николай вслух и с силой зарядил себе отрезвляющую пощёчину. Лицо обожгло, а в ушах прозвенел колокол, но рвота отступила, выпуская на свет, казалось бы, похороненное медицинское сознание. – Разрез! Нужно выпустить воздух!
Рука резко отогнала вновь подошедших слишком близко наблюдателей, потянулась к расстёгнутому рюкзаку и быстро извлекла на свет старый хирургический набор. Всё ещё подрагивающие пальцы быстро щёлкнули задвижками, а глаза пробежались по инструментам: иглы, нити для швов, зажимы, щипцы, ножницы, всё, что угодно, но только не скальпель. Николай прикрыл глаза и стиснул челюсти. Перед глазами вмиг всплыла картина из прошлого и осознание, что единственное остававшееся операционное лезвие давно утеряно на вычеркнутой из памяти опушке заснеженного леса. Быстро обернувшись на переминающуюся толпу и едва стоящую прямо пожилую даму, мужчина, используя всю фантазию, на которую был способен заряженный адреналином мозг, принялся изображать руками хоть какое-то подобие ножа, меча, остроты.
На удачу, народ вновь всё понял, и уже через несколько секунд Николай принял протянутый ему широкий походный ножик, судя по виду, активно использовавшийся уже не один год. Быстро выхватив у стоящего рядом незнакомца один из факелов, мужчина сунул лезвие прямиком в огонь и вновь рухнул рядом с пациентом. Детские глаза закатились за веки, оставляя видимыми лишь гладкие белки, а тело начало брыкаться с несоразмерной возрасту силой.
«Он больше не может вдохнуть… – мысленно завопил Николай и, указав стоящим рядом людям крепко держать мальчишку, осторожно прислонил лезвие к разбухающему, травмированному боку. – Второй межрёберный промежуток, среднеключичная!»
ebooksa