Живописный труп

– Ты мог отравиться вином. А из-за малой дозы тебе не очень плохо.

И откуда он это берет? Из воздуха ловит?

Порфирий поправил очки. Он хотел рассказать, что похожие симптомы были у него, когда он попробовал покурить – отравление, но не сильное. Однако, взвесив за и против, он решил отложить этот рассказ на пять лет.

– Папа, что ты на меня так смотришь?

Платон Степанович вспомнил распространенную отговорку «вырастешь поймешь», но вовремя оттормозил и сказал правду:

– Залюбовался.

Леди Агата

Раиса по долгу службы похаживала в театр (где жалела, что действие нельзя «пролистать») и даже в кино (где было слишком громко). С одной из подруг она ходила и в оперу, думая о том, что, во-первых, текст не слышно, а если вдруг и слышно, то хочется взять красную ручку и поправить в нем примерно все. Она была читатель. Нет, даже так – она была Читатель. Потому что, когда Раиса Федоровна сидела где-нибудь с книгой, ей больше ничего не было нужно.

Для нее было важно именно бумажное издание. Приветствуя прогресс, она начала потреблять электронные, но обнаружила, что по прочтении ничегошеньки не помнит. Читалка подходила для развлекательной литературы. Видимо, Ягужинская была старой закалки, ей важно было понимание объема книги (она могла не запомнить деталей исторического события, но помнить, что ему было уделено много времени). Бумага успокаивала. «Начитанная» книга работала, как талисман. Стоило ей открыть такую, и она переносилась в то время, когда впервые познакомилась с текстом. Даже больше – воображение «прошивало» ткань времени, и она оказывалась и там и тут одновременно.

Однажды, по совету друзей, она взяла почитать Сорокина. Текст ее увлек. Мастерство владения языком, магия рассказа ставили Сорокина вровень с Гоголем и Толстым. Только уж очень он был физиологичен. Про любовь, судьбу женщины писал так, как будто брал сердце читательницы рукой и, не заметив ни ребер, ни мышц, сжимал. Прочитав «Путь Бро», Раиса целый день «отчитывалась» документацией к межмузейной выставке. И ведь ей многое было известно про те времена, когда страной правили глупые и жестокие люди. Но Сорокин умел так рассказывать, что поднимал какие-то спящие нейроны в мозге. Все вздымалось, и с этим неудобно становилось жить. Ее любимый писатель, Виктор Пелевин, в большей степени обращался к интеллекту. Они читала его с упоением, то смеясь, то замирая от щемящей грусти. Но ей ни разу не становилось больно. А еще Пелевин был поэт, хоть и писал прозу.

Иногда ей говорили «фу, как можно такое любить». Она не понимала, как у людей, которые произносят подобное, получается считать себя воспитанными. Как если бы она помолодела на сорок пять лет и стояла у школьной доски. Там она давно не стоит, поздно оценивать ее с точки зрения параметров, которые она не выбирала. Она любила Пелевина с Сорокиным, но и выгоды конформизма ей тоже нравились. Ягужинская изготовила для всех своих книг обложки из плотной бумаг и научилась нараспев говорить: «Мой любимый писатель – Александр Сергеевич Пушкин». Последнее не было ложью, чтение Пушкина никогда ее не расстраивало. Но ведь любовь – это другое.

И вот теперь, из-за этого похожего на сказочного богатыря и его берлогу адвоката, ей придется отвлечься на роман Агаты Кристи. Этот Платон Степанович только с виду плюшевый мишка («поучающий других, как им жить» – без удовольствия добавила Ягужинская). Директриса, испытавшая на себе силу его мягкой настойчивости, знала, что он совершенно необорим. Пришел в клуб, ее личную отдушину. Принудил говорить о литературе. Планирует прибыть снова.

Перебирая пыльные томики королевы детектива, она вспомнила, как тридцать лет назад читала ее книги запоем. У леди Агаты было много неудачных, на взгляд Ягужинской, романов – любовных и занудных шпионских с шаблонными роковыми женщинами. Только в историях с мисс Марпл и Эркюлем Пуаро возникало то, что называют чудом искусства. Ведь детектив – это не описание расследования. В одном из романов убийца – семидесятилетняя бабка, которая бросает молодую женщину под колеса правильного грузовика. В другом – один из посетителей ресторана, переодевшись официантом, обслуживает свой же столик, подливая яд в бокал, и этого никто не замечает. Ладно, друзья и другие гости, они завороженно слушали ресторанную певицу. Этого не замечают официанты и сотрудники кухни, которые спокойно отпускают незнакомцу дорогостоящие блюда, за которые они материально ответственны. Филолог назвал бы это условностями жанра, но Раису занимало не то, как это назвать, а то, почему читатель согласен это терпеть. Детективы Агаты Кристи – это сказки для взрослых. В них не говорят деревья, но пожившее сердце и не растает от такого. В них торжествует справедливость, в жизни этого почти не бывает, поэтому так приятно фантазировать вместе с автором. Ее сыщики – отважные герои, которые защищают невинных и карают преступников. Пуаро – это добрый бог.

Художник Правдорубов

Жених, за которого Жанна собиралась замуж, среднепризнанный художник Правдорубов, снимал чердак в спальном районе Москвы. Приехав на место, Смородина сначала поднялся на последний этаж жилого дома, потом по хлипкой лестнице еще выше. Перед ним была черная дверь без вывески. Звонка не было. Он подергал ручку – было не заперто. Это настораживало.

Адвокат постучал. Сначала ладонью по обивке, потом он достал из портфеля ключ и постучал по металлическому каркасу двери. Тишина. Он вошел. Перед ним было небольшое помещение, выкрашенное в белый цвет. Оно выглядело светлым и даже немножечко музейно-европейским. Он увидел дверь в следующее помещение, но решил сначала осмотреться. На стенах висели разноцветные члены – только нарисованные жирными неаккуратными точками одинаковые контуры, без анатомических подробностей. Это было похоже на магазин одежды, в котором платья одного фасона представлены в разных цветах. В принципе, если бы Платона Степановича попросили представить самое банальное, что только может быть в мастерской-галерее современного художника, он подумал бы про органы репродукции и про то, что регулярно производят на прогулках собаки. Кстати, был бы он производителем корма, выпускал бы хрустики не с семгой и паровой брокколи (это приманки для людей), а со вкусом и запахом того, что так любят находить в траве и пожирать под крик хозяев питомцы. Вот было бы лакомство – за уши не оттащишь!

Итак, на стенах висели воодушевленные пенисы. Ствол каждого стремился вверх, а хранилище генофонда покоилось снизу, симметричное относительно центральной оси. Ему вспомнились слова Эльвиры о том, что эта деятельность – прикрытие другой. Он обернулся. У входной двери висел нарисованный такими же пятнами Винни-Пух на фоне оранжевых ляпов. Очень жизнерадостно смотрелись два крупных белых зуба, вероятно, они символизировали профицит кальция в организме животного. По сравнению с Правдорубовым Мылов был просто Леонардо да Винчи.

– Здравствуйте! – громко сказал Смородина. – Я адвокат Смородина, мы с вами договаривались о встрече.

Из двери в соседнее помещение вышел худощавый юноша. У него были темные глаза навыкате, возможно, сказывалась примесь восточной крови. Волосы нечесаные, футболка растянутая, обиженное выражение лица. Почему-то его сразу захотелось накормить. Смерив гостя взглядом, Правдорубов и не подумал поздороваться. Вероятно, считал себя выше утомительных социальных ритуалов. Смородина попробовал расположить к себе чердачного жителя.

– Праздник урожая? – спросил он, указывая рукой на члены.