Живописный труп

– Эльвире запрещено было заводить подруг. Когда ее выгнали из дома, ей не к кому было пойти. Она пошла к бывшей домработнице, и та ее приютила. Отношение битой жизнью Эльвиры к этому поступку было таково, что она ни разу не рассказала о нем своей так называемой подруге, которую мы с вами видим. Думаю, это была интуиция. Она что-то чувствовала, но доверяла этим ощущениям, поэтому и попалась. А еще я думаю, что она не столько доверяла… сколько отчаянно нуждалась в сочувствии. Чтобы кто-то снял с нее груз пережитого, избавил от чувства вины глубиной с Марианскую впадину. А здесь что снимать? Это был редкий случай химически чистого добра, может быть, самое лучшее, что случилось с ней в жизни. Я сделал несколько запросов… Думаю, Эльвиру отравили тем же ядом, что и Тосю. Мне очень жаль, Жанна. Я надеялся, что смогу ее найти. Фотография на фоне дома? У Эммы был свой оттиск. А на Поляроид они снялись, гуляя в парке. Когда в дальнейшем приходили весточки, Эмма Викторовна складывала их в эту коробку. Ее она хранила на антресоли. Когда она прочитала в газете, что Жанна Абрамова живет с матерью, она позвонила сюда по городскому телефону, который помнила наизусть. Ничего не подозревая, в своей обычной манере, она «напомнила» о своих рыжих волосах и проблемах при ходьбе. А я, Эльвирочка, все та же… и суставы также ноют. Но скоро она поняла, что Эльвира не Эльвира. Но и лже-Эльвира поняла, что она это поняла. Помните, Афанасий Аркадьевич, обрывок разговора, который вы слышали? «Нет, ну позвольте, я все-таки за вами приеду. Нет, я приеду». Вам не показалось, она действительно навязывалась. Но Эмма Викторовна отказалась. Это разбитая жизнью бабулька решила вывести мошенницу на чистую воду и защитить дочь своей подруги. Лже-Эльвира побежала к остановке, на которую приходят автобусы из Москвы. Через полтора часа там появилась рыжая старушка, бодро переваливающаяся с ноги на ногу и явно встревоженная. Эмма Викторовна отпросилась с работы, чего раньше с ней никогда не было. Она решила сократить дорогу и пошла через парк. Днем в рабочий день народу было меньше. В районе лестницы вообще никого не было. Лже-Эльвира шла за ней. И, улучив момент, подошла поближе, якобы чтобы что-то спросить. Толкнула. Подошла, чтобы убедиться в том, что старушка умерла. И заодно сняла с нее шарф. Этот шарф подсовывали Жанне, доводя ее до истерик. Она выбрасывала его, но он возвращался. Это же самый обыкновенный, дешевый шарф, такой легко найти на рынке. Они пытались убедить и ее, и нас, что Жанна испугалась, увидев рыжеволосую женщину. Хотя она просто не поняла, кто это. Ничего она тогда не испугалась. Навязанные воспоминания, навязанные чувства…

– Итак, у вас есть коробка из-под печенья и две фотографии? И мы должны вам поверить?

– Еще «витаминки», за одно хранение которых можно лишиться свободы на несколько лет. Трюфели в библиотеке, скорее всего, уже поменяли, но исследование тела Тоси даст новые улики. Ее правая рука была испачкана в шоколаде, поэтому лже-Эльвира плевала. Она судорожно оттерла эти следы, но Антон Анатольевич успел заметить, как она прятала салфетку. Чего я не могу себе простить, так это того, что даже когда я уже начинал ясно видеть, что происходит, то думал: нет, этого не может быть, потому что сейчас это не сработает. Слишком глупо. А это не глупо, а нагло. Понимаете, сейчас двадцать первый век. Можно отравить человека. Избавиться от трупа. Забрать его паспорт. Переклеить фотографию. Но только показать этот паспорт никому нельзя! В первом же МФЦ сразу вызовут милицию. И это делало преступника особенно опасным. Настоящих документов никто не видел, в любой момент он мог исчезнуть. Ищи-свищи ветра в поле. Когда расчет был на хороший грабеж, все могло получиться. Но во время еды к преступнику, как к моей собаке, пришел аппетит. А с ним и коварный план. Зачем было симулировать любовь и нежность к угловатой, чужой девочке? Зачем было тратить время на так называемые задушевные разговоры? Ей, великой личности, равной которой не было и не будет. А ей нужно было доверие. Безграничное доверие, такое же, как то, которое она получила от ее матери. Жанночка, верь мне. Ты же помнишь, каким был твой отец? У меня возникла возможность подделать документы. Это дало шанс спрятаться от его угроз вернуть меня в тюрьму. Но для государства это настоящее преступление. Если ты выдашь меня, меня посадят. Никогда никому даже под угрозой смерти не выдавай, доченька, мою тайну. Все восхищались, что, имея генеральную доверенность, эта любящая женщина не взяла себе ни рубля. А она работала вдолгую. Ей просто нужна была доверенность на ее настоящие документы… Жанна?

Девушка сидела понуро. Только сейчас стало заметно, как сильно она устала.

– Она говорила, что я никогда не прожила бы такую жизнь, как она. Не справилась бы. Что я не понимаю, как мир устроен. И что она это делает для моего же блага. Что я забываю… отключаюсь, засыпаю, не понимаю.

– Еще бы. Ведь она вас травила.

С галерки под портретами раздался голос активной зрительницы происходящего. Жизели.

– Но я видела, как Элечка ее любит. Я в этом понимаю. Я разбираюсь. Любовь нельзя подделать.

– Соглашусь. Меня это тоже обманывало. Тем более что ее беспокойство после исчезновения Жанны было абсолютно искренним. Афанасий Аркадьевич решил сделать операцию на глаза, этого нельзя было допустить. Но он должен был умереть, когда Жанна жива и дееспособна. Иначе все зря! Жанна должна была унаследовать все деньги Абрамовых, после чего отправиться в лечебницу для душевнобольных, куда заботливая мать будет время от времени носить пирожки и яблоки. Если же она пропала или, что еще хуже, соскочила с крючка, все надо переигрывать.

Смородину перебила Анна, которой с дивана фотографии были не видны.

– И что же это, она сестра-близнец Эльвиры? На портрете-то похожа.

Все посмотрели на портрет. Адвокат улыбнулся.

– Портрет, понятное дело, поддельный. Это, кстати, тоже была очень важная подсказка. Понимаете, я много занимался бракоразводными процессами. Богатый муж в России больше, чем богатый муж. Для него нет закона, он купит суд. Собственно говоря, те из них, кто целенаправленно ищут бедных девушек, делают это отнюдь не для того, чтобы их обеспечить. Такой человек, каким был отец Жанны, никогда не оставил бы портрет. Хоть ешьте меня, хоть режьте – не поверю. Он бы его стер в порошок и подмешивал бы дочери в еду, приговаривая, как ему тяжело, какую боль ему причинила ее мать, а все потому, что это она, Жанна, плохая девочка. И далее по кругу. Все такие люди говорят одно и то же, как будто они оканчивали единый колледж для абьюзеров. Мылов бездарь, и подделать его, прямо скажем, несложно. Может, это даже и не заказывали как подделку, просто обратились к кому-нибудь из художников на Арбате с просьбой сделать портрет по фотографии. Работы подкинули на антресоли. Жанна последний раз видела мать в три года. Что она может помнить? Увидела свое имя в ее паспорте и растаяла. Что же до любви, которую испытывала «Эльвира»? – Он покачал головой. – Она просто переносила на Жанну те чувства, которые испытывала к своему настоящему ребенку, который проник в дом первым и подбросил портрет. Ради которого, во многом, она на это преступление и пошла. Так ведь, Юлия Владимировна?

– Все это очень интересно. Все эти ваши ментальные извращения. – Так называемая Эльвира встала из кресла и подошла поближе к своему портрету. Все внимание было приковано к ней. – Только все это бред.

Интуитивно Смородина повернул голову в том направлении, за которым краем глаза следила преступница. Он успел только крикнуть в спину Оскару:

– Стой…

Как на его голову обрушилась фарфоровая синяя ваза, точно такая же, как в императорском Эрмитаже.

Шрам

Спустя три часа Смородина лежал на диване в той же гостиной, а Додон стоял рядом, прикладывая к его голове завернутый в тряпицу кусочек льда.

– Какое варварство! Но ничего, я вам выпишу цикл процедур в моем салоне, а если останется шрам, дам своего пластического хирурга.