Жизель не унималась. Она была одета в длинное женственное платье в цветочек и была похожа на аристократку XIX века, пребывающую на отдыхе.
– А что это у вас за коробочка из-под печенья? Я такое ела в девяностых.
– Вот с этого вопроса и начнем. Жанна, портреты ваших родителей всегда висели в главной зале?
– Нет, это я повесила их туда, когда вернулась из Англии.
– А где они висели раньше?
– Они были свернуты в рулоны. Я их нашла в кладовке.
– А почему вы не замечали их раньше?
– Они были не там, где бытовая химия, моющие средства. А на самом верху, в пыли.
– Именно. В пыли. Если они лежали там пятнадцать лет, холст должен был как минимум пропылиться. Но допустим, что им повезло. Почему вдруг вы полезли наверх? Хотели навести порядок? Вспомните, пожалуйста.
– Расхламление – модная тема. Я помню, Оскар мне какие-то брошюрки приносил. Я что-то выкинула из своей комнаты. А потом он еще ходил со мной, говорил, что энергия не будет циркулировать. О чем еще ты спрашивал? Какая-то отвертка тебе была нужна.
– Как я могу помнить? – ответил Оскар. – Это год назад было.
– Вспомните, как вы первый раз их увидели? Вы сразу поняли, что на них изображено?
– Просто заинтересовалась… Потом аккуратно спустила вниз. Сзади были надписи – имена родителей и под каждым подпись Мылова. Причем подпись больше чем и фамилия, и инициалы клиента.
– Вы сразу узнали отца?
Жанна хихикнула.
– Папа был не красавец. Но это лягушонок какой-то в коробчонке. Лупоглазый.
– Да, что-то восточное в чертах.
Правдорубов скривился так, будто съел тухлый перец.
– Я пойду?
– А смысл? Ваши данные у нас есть. Сидите уж. Жанна, вы смогли бы, глядя на портрет, узнать человека, похожего на вашего отца?