Живописный труп

Платон Степанович снова открыл коробку из-под печенья. Он достал из нее старый снимок, сфотографированный на Polaroid.

– Фотография упрощает. Зато эта – цветная. – Он развернул снимок к Жанне, потом еще раз посмотрел на нее сам, чтобы сориентироваться. – Слева маленькая круглая женщина с рыжими волосами, которая подходила к вам на улице и назвала Жанной. Она вас узнала из-за овала лица, который сформировался уже в детстве, редкого цвета глаз. И наверное, еле уловимого сходства с родителями, которых она знала. А вы ее не помнили. Как мы уже выяснили, это ее столкнули лестницы в парке. Женщина рядом с ней похожа на ту, которая принесла вам письмо?

– Да, это она.

– Это ваша мать.

Стало слышно, как за окном шуршит в садовых деревьях ветер. В поселке продолжалась благополучная сельская жизнь во вкусе Вергилия, Чехова и Левитана. В гостиной же Абрамовых разбилось что-то, что уже нельзя было склеить.

– С самого начала мне резануло слух, что мать спрашивает у третьего человека, не сошла ли с ума ее дочь? Это, простите, что такое? Мать отведет ребенка к врачу и будет стоять вместе с ним против болезни. Она могла бы пригласить частного врача, который приехал бы инкогнито. И она именно подкинула эту идею. Причем женщине, которая, в силу конструкции, держать язык за зубами не в силах. Это не Жанна сторонилась людей, это от нее хотели отвадить всех, кого только можно. Но при этом использовать, «крышу, Жанна, оплати». Однако она была живая и все-таки вылезала к людям. Слух о том, что я за ней ухлестываю, той же природы, что и все остальные. Это дымовая завеса. И отца ее никто не убивал. Я надеюсь. Главное происходило в голове Жанны. Понимаете? Она верила, что женщина, пришедшая в ее дом с фальшивыми распашонками, сделанными из чужого старья, фотографиями, перекроенными в современном редакторе, и чужим паспортом, в который вклеена ее фотография, ее мать. Слишком сильный голод по любви испытывала Жанна. Это сделало ее слепой и всеядной. Сначала я думал, что речь идет о мошенничестве. Но все оказалось гораздо хуже.

– Как можно в двадцать первом веке выдавать себя за кого-то другого? – раздался голос с дивана.

– В том-то и дело. У меня нет точного слова для эмоции, которую я испытываю. Все это одновременно смешно, нелепо и страшно. Страшно от того, что это происходит на самом деле. Мы посмеялись бы с вами, если бы чью-то мать не сбросили с лестницы. Сначала преступник проник в дом, надеясь пограбить. Но потом осмотрелся, порыл документы. Полагаю, Жанна гораздо более богатая невеста, чем принято думать.

Правдорубов встрепенулся.

– Для меня это не имеет значения!

Жанна презрительно подняла бровь. Правдорубов ухмыльнулся в ответ. Получилось криво. Ему явно было дискомфортно от того, что «бедная овечка» вспомнила о том, что это она хозяйка положения. Это было ему не выгодно. И удар этот нанес ветхий филин из соседнего кресла. Без него все было хорошо, катилось, как по рельсам.

– Вы скудоумный манипулятор! – выплюнул Правдорубов в адвоката. Но никто даже не посмотрел в его сторону.

– Из-за забора кажется: вот он богатый дом, вынести из него деньги и ценности да убежать подальше. Но изнутри открываются другие перспективы. Зачем уходить с одной вишенкой, если можно присвоить себе целый вишневый сад? Войти в совсем другое общество?

– Все это звучит в высшей степени патетично, я бы даже похлопала, – спокойно ответила Эльвира. – Но вы совсем запутали мою бедную больную дочь, пытаясь ее соблазнить. Девочки, надеюсь, вы станете моими свидетельницами? Такого человека нужно лишить адвокатского статуса.

Но поклонницам Агаты Кристи было любопытно.

– А где снята эта фотография из коробки?

– Маленькая рыжая женщина, которая работала гардеробщицей в музее. Может быть, Афанасий Аркадьевич, вы даже ее видели. В девяностые она была здесь домработницей. Снимок сделан в парке, видите, тут какие-то посторонние мужчины. Волосы у настоящей Эльвиры здесь короткие, я думаю, это было первым, что она сделала, начав новую жизнь. Они гуляют. Она выглядит даже более счастливой, чем возле богатого дома, где ей милостиво позволяли жить.

Смородина достал первую черно-белую фотографию.

– А вот снова они и маленькая Жанна. На фоне дома с колонной. Спасибо шашлычнику за капитель. Я думаю, второй такой во всем Подмосковье не сыскать. Редкого уродства вещь. Здесь кадр обрезан, даже не видно, что это колонна. Только кусок каменной мордочки. Перед смертью Эмма Викторовна попросила дочь достать коробку с антресолей, ведь сама этого она сделать уже не могла. Дочь, к сожалению, ту историю давно забыла, пятнадцать лет прошло. Поэтому она и публиковала снимки и письма в газете, надеясь, что кто-то поможет ей разгадать тайну. Это ее вы, Анна, приняли за архитектора. Она инженер, живет в Бельгии. И ей очень удачно подкинули идею, что на снимке не гражданская жена хозяина дома, а развратная нянечка.

Он улыбнулся.