Дама улыбнулась в знак прощения.
– А я специально отослала всех, чтобы остаться с вами наедине, – многозначительно произнесла она, призывно глядя на него.
Он понял намек и в другое время обязательно удовлетворил бы её желание, но теперь перед его глазами все ещё была картина, увиденная в беседке. «Когда шут пародирует короля – это забавно, но когда король начинает вести себя как шут – это противно», – подумал он и сказал:
– Еще раз извините меня, мадам, но я чувствую, что прогулка утомила меня. Я нуждаюсь в отдыхе, а потому вынужден покинуть вас ненадолго.
– Ах вот как, сир! Тогда и я прошу простить меня, но я тоже очень устала; боюсь, что не смогу присутствовать вечером на балу, который вы устраиваете, – капризно произнесла дама, ибо знала, что у Генриха быстро восстанавливаются мужские силы, а значит, он говорит неправду и просто пренебрегает ею.
– От всей души сожалею, что больше не увижу вас сегодня, мадам, – вежливо, но холодно произнёс Генрих, обидевшись, в свою очередь, на свою возлюбленную, которая не заметила его душевного состояния.
Дама, сдерживая слезы, повернулась и ушла во дворец. Генрих посмотрел ей вслед, хмыкнул, пробурчал что-то про себя, потом щелкнул пальцами и сказал вслух:
– Женщина есть женщина, чёрт возьми! Завтра я найду способ задобрить её, а сегодня пусть перекипит и поостынет. По крайней мере, повеселимся всласть на балу, если уж оно так вышло.
Вечером дворяне со всех окрестных местечек съезжались в Нерак на королевский бал. Придворные, с усмешкой рассматривая их одеяния, шептались:
– Должно быть, портные этих господ имеют собственные представления о моде.
Генрих был приветлив и любезен со своими гостями.
– Рад вас видеть, сударь! Ваша жена прелестна, барон! Счастлив, что вы смогли откликнуться на моё приглашение! О, сударыня, вы будете украшением бала! – радушно говорил он. Генрих знал в лицо почти всех своих дворян, что, впрочем, не составляло особого труда в крошечном королевстве.
Большой зал дворца был освещён сотнями свечей, пламя которых отражалось в хрустальных подвесках люстр и канделябров. Из-за духоты все окна были открыты и в темноте южной ночи были видны факелы, горевшие на стенах и башнях крепости. Гости в ожидании начала бала оживлённо разговаривали; музыканты на хорах настраивали арфы и виолы и дули в гобои для пробы.
Наконец, король хлопнул в ладоши, требуя тишины. Разговоры немедленно стихли, дворяне повернулись к нему.
– Ну что же, господа, все собрались, кажется, за исключением моего Рони, который, хотя и молод, но столь добродетелен, что отдает предпочтение молитве, даже когда объявлен бал, – сказал Генрих. Среди гостей послышались смешки: барона Рони многие недолюбливали.
– Однако о вкусах не спорят, – продолжал Генрих. – Прошу к столу!
Зазвучала музыка, слуги распахнули двери в парадную столовую. Гости степенно прошествовали туда, и королевский мажордом принялся рассаживать их, каждого на определённое место. Сразу было замечено, что за столом короля было только одно кресло. Это обстоятельство вызвало пересуды: все знали, что обычно рядом с Генрихом сидела его возлюбленная.
– Что случилось? Наверно, государь охладел к ней, – судачили гости.
Для того чтобы пресечь сплетни, Генрих громко сказал:
– Как жаль, что моя прекрасная Венера занемогла и не смогла придти на бал! Мне недостает её присутствия.