Нас с Джеймсом Нэшем соединили в воскресенье в полдень на берегу Быстрого ручья, расположенного на границе между землями Джорджа Раутта и Томаса Нэша. На Джеймсе был прекрасный темный костюм и белая рубашка, как раз такие, как нравятся Иеремии, только сразу севшие хорошо. Мастер Томас отдал их Джеймсу. Я облачилась в белое платье, которое, по словам даже госпожи Нэш, было лучшим, что они видели в этих краях. Артемида Килпатрик (так она себя называла) сшила его для меня специально по просьбе Джеймса. Жаль, что оно не сохранилось. Это лучшая из моих вещей. Артемида была та еще змея, но шить умела.
Церемония больше напоминала крещение и молитвенное собрание, чем свадьбу. Иеремия не торопясь рассуждает о том и о сем, я не вслушиваюсь в его слова. Смотрю только на Джеймса, думаю только о Джеймсе. Иеремия произнес одну молитву, а потом «Аминь!» и еще молитву, а потом «Аминь!» и столько раз прошел вверх и вниз по берегу, что протоптал в мягкой земле тропинку. Наконец он приступил к делу и произнес слова, которые нас действительно соединили. «А ты, Джеймс?» и «А ты, Мариам?»
И мы оба сказали: «Да».
А потом было много еды, танцев и смеха. Ох уж эта Айрис! Должно быть, готовила день и ночь! Рис и курица, жареная оленина, кукурузный хлеб, сытный, как пирог, и рагу из кролика, которое она называет «фрикасе». Мастер Роберт позвал темнокожего скрипача из Бедфорда, и тот все играл и играл без устали. Белых людей было почти столько же, сколько и цветных, со всего округа. Это был день моей свадьбы, но я же лекарь и повитуха, и мое призвание всегда со мной. Поэтому навестила нескольких больных, малышей и новорожденных. Мальчики Махалы и Нел были вечно голодными и хорошо прибавляли в весе. Крошка мистрис Пейшенс тоже. Джейн…
Я отвела ее в сторону, подальше от шума и ушей, которые могли оказаться поблизости.
– Кровотечение остановилось, мисс Мариам, – тихо сказала девочка, не поднимая глаз. – Мне уже не больно.
– Хорошо. Так и должно быть. Ежели вдруг в животе начнет тянуть или почувствуешь напряжение, посылай за мной, поняла?
Джейн кивнула. В стороне на нас смотрит ее мать, Сэди.
– Да, мэм. – На этот раз девочка взглянула на меня. Выражение ее лица разбило мне сердце. Ни в этом, ни в каком-либо другом мире не было богов, которые могли бы объяснить мне, почему у совсем еще юной девочки должно быть печальное лицо пожившей, много перенесшей женщины. – Спасибо вам за все.
Лицо маленькой Джейн будет всю оставшуюся жизнь стоять перед моими глазами. У меня и у самой было такое же.
Празднование продолжалось и после захода солнца. От земли, увлажненной ливнями, шел пар, и воздух по берегам Быстрого ручья был сырым, густым и искрился светлячками. Стоял теплый вечер, дул легкий приятный ветерок. Уже смеркалось, но различить светлую одежду людей, идущих в сторону фермы, слыша, как они смеются, перебрасываются шутками, а некоторые напевают и приплясывают, подогретые виски, еще удавалось. Завтра рабочий день, но сегодня, сейчас – праздник. Джеймс взял меня за руку, и мы молча пошли вместе вслед за остальными. Просто быть рядом часто лучше всяких слов.
На полпути Джеймс свернул со старой тропы для скота и направился к устью ручья, где пресная вода смешивалась с соленой морской.
– Куда мы идем?
– Сама увидишь.
Тьма стояла хоть глаз коли, и я не могла разглядеть его лица, но чувствовала, что он улыбается. Мы шли известной мне тропинкой, которая вела к маленькой бухте. Там у кромки воды стоял мужчина, чье лицо освещал свет костра. Юпитер.
На нем была одежда из белого полотна, а в руках – тыква, которую, как я знала, старейшины моего народа использовали только в священных случаях. Последний раз я видела такое давно, еще у себя дома. Мне тогда не разрешили остаться до конца праздника, одна из сестер отправила меня спать. Оказывается, Юпитер родом из племени моего отца, да еще и жрец. Я поклонилась. Джеймс сделал то же самое.
– Боги велели мне благословить ваш союз, скрепить его по обычаю нашего народа, – Юпитер говорил низким, хриплым, грубым голосом, будто у него повреждено горло. И медленно, словно молился над каждым словом. Я впервые услышала его голос. Дарфи, помнится, болтал, когда Юпитер не слышал, что речи возница лишился из-за удара, того, что белые называют апоплексией. Но оказалось, слова его не покинули. Наверное, Юпитеру было удобнее, чтобы все эти господа думали, будто он онемел. Теперь же, когда рядом стояли только мы с Джеймсом, он не просто говорил, но словами моих родителей.
– Как тебя называет отец?
Я сказала, заметив удивление Джеймса. Юпитер кивнул.
ebooksa