– А если будет мало?
Я медленно покачала головой.
– Этого достаточно. Если дать больше, кишечник у нее совсем расстроится. Зачем лишнее страдание? Если будет плохо засыпать, завари ромашку.
Половина «хворей» мистрис были не серьезнее комариного укуса.
Айрис кивнула и положила пакетик на полку рядом с банками помидоров и огурцов. Потом отдернула занавеску и глянула в окно.
– Мариам, уже темнеет, иди-ка ты домой. После дождя комары злючие, того гляди сожрут. Свет нужен? – и она показала на тусклую лампу на столе.
– Нет, я дорогу найду даже с закрытыми глазами. Пока, увидимся утром.
Я действительно знала дорогу как свои пять пальцев, как и местные растения, животных, людей – черных, белых и всяких – вокруг и на фермах Нэша. Иногда сама поражалась: неужели я здесь уже так долго? Я ухаживала за больными и принимала детей на каждой ферме и плантации от нас до Линчберга. Здесь я соединила свою судьбу с Джеймсом, здесь дала жизнь сыновьям. Порой даже забывала, что родилась-то совсем в ином месте. А когда вспоминала, расстраивалась. Последние два-три года мне мало попадалось тех, кто, как и я, оказался здесь, пропутешествовав по темным водам. Похоже, едва ли не каждый темнокожий, встречавшийся мне, родился здесь, в этой Америке, а некоторые успели породниться с розоволицыми и приобрести их черты – как Белянка Энни, с ее веснушками и волосами песочного цвета. В такие ночи, как эта, идя в одиночестве по грязной дорожке между главным домом и поселком к Уголку Мюррея, я иногда задавалась вопросом, что случилось с остальными моими тогдашними спутниками и с теми, что немало значили для меня в этом месте, кроме Джеймса и сыновей. Где Цезарь? Куда девалась Мари Катрин, добралась ли до Нового Орлеана, встретилась ли с детьми?
Джеймсу не нравилось, когда я начинала вот так копошиться в воспоминаниях, он говорил, что не дело жить прошлым. Что мне следует… отпустить печаль, потому что мальчики нервничают. Хотя нервничал в основном он.
– Мама, ты чего плачешь? – удивлялся Илай, вытирая слезы с моих щек.
Мы с Джеймсом встретились глазами, тот улыбнулся и дернул сына за волосы. Илай вскрикнул.
– Ой! Папа! Перестань!
А муж расхохотался своим особым раскатом из глубины груди, который мне так нравился.
– О, твоя мама, сынок, такая загадочная. С ее представлениями, зельеварениями и африканскими обычаями.
Я качаю головой, и его взгляд смягчается. Он понял.
– Она просто думает о своем доме, мальчик, вот и все.
Глаза у Илая удивленно распахиваются, лицо кривится в недоумении.
– Но наш дом здесь, вот он.
Мой прежний дом, говорю я себе, думая, что мои сыновья не в силах и представить себе в качестве дома иное место, кроме этой хижины на ферме Нэша. Что у матери был какой-то другой дом, где-то еще.
Рядом с водами Ньютоновской мельницы у меня всегда к горлу подкатывал комок: как же далеко меня завезли и как давно это было. Сколько восходов солнца миновало? Я пыталась сосчитать, еще тогда, на корабле, но отчаяние и темнота спутали все цифры. Где Джери выбросили за борт? Ее тело уплыло домой? А ее дух… Меня охватывала такая печаль, что я на несколько дней погружалась в полное, ну, или почти полное молчание. Джеймс пытался понять, но где ему. Он-то и родился в Джорджии, а его мать и отец – в Вирджинии. И мальчики, взрослея, пытались меня понять, но они тоже появились на свет здесь. Я учила их своим словам, словам языка
ebooksa