Доктор все еще возился у меня между ногами; я чувствовала, как игла протыкает мне кожу, и боль от ее уколов ничем не смягчили. Внутрь и наружу, поверх и вниз, как учила нас сестричка Бетани на уроке шитья.
Потом доктор поднялся на ноги. Он впервые посмотрел на меня, но тепла в его глазах не было.
– Постарайся отдохнуть, – сказал он, потом повернулся и вышел. Медсестры с ребенком ушли вслед за ним.
Я немедленно разрыдалась жгучими слезами. К собственному удивлению, я тосковала по объятиям матери. Тети Мари мне тоже не хватало, но Инес хотелось увидеть больше. А со мной не было никого. Я была одна и чувствовала во рту вкус обиды. Положив голову на подушку, я продолжила плакать, пока не уснула в слезах.
Проснувшись, я ощущала себя так, будто побывала в бою. Нижняя половина тела у меня вся горела, поверхность, на которой я лежала, намокла. Дверь открылась, и вошла та же нарумяненная медсестра. Она несла маленький сверток.
– Нам нужно, чтобы ты ее накормила молозивом.
Я застыла, увидев у нее на руках моего ребенка. Когда я разгляжу младенца – моего ребенка! – ситуация станет реальной. Но медсестра нетерпеливо распахнула мою рубашку прежде, чем я успела хоть что‐то сказать. Она положила ребенка мне на грудь, и я почувствовала в этом месте тепло. Я держала своего ребенка.
– Девочка? – Я посмотрела на сестру, но ее взгляд оставался холодным.
– Да, девочка.
Она схватила своими грубыми руками мою левую грудь и принялась совать ее в рот ребенку.
– Не привыкай. У тебя пять дней. Я скоро вернусь и заберу ее в ясли.
Глядя в лицо моей девочки, я думала только о том, что она моя. Она казалась такой легкой, а когда она отпустила мою грудь, я развернула одеяльце и изучила ее лягушачьи ножки, костлявые коленки, крошечные ступни и остренькие пальчики. У нее был тонкий нос Шимми, но я видела в ней и себя, и немного Инес. Но в основном Шимми.
Я поднесла к губам ее сонное тельце и обцеловала ее всю. В каком‐то смысле я жалела, что увидела ее, потому что в глубине души знала – отдать ее будет почти невыносимо. Но раз уж мне ее принесли, я не могла оторвать от нее глаз.
– Моя малышка Грейс, – прошептала я в ее крошечное ушко. Имя только что пришло мне в голову, но как только я его произнесла, поняла, что оно ей подходит.
Когда медсестра пришла за Грейс, мне не хотелось ее отпускать.
– А можно она еще немножко у меня побудет?
– Я же сказала, не привыкай. Я принесу ее на следующее кормление. Это просто работа. За эти пять дней ты обеспечишь ее питательными веществами, которые ей потребуются, чтобы стать сильной и здоровой, вот и все.
Она забрала ребенка и оставила меня одну.
Во время родов я потеряла много крови, так что все мои пять дней с Грейс меня продержали в клинике. Каждые несколько часов ее приносили ко мне покормить. Каждый раз я ее распеленывала и старалась запомнить каждую ее черту. Иногда она встречалась со мной взглядом, когда сосала мою грудь, и я гадала, что происходит в этой крошечной головке. Знала ли она, что мы вместе ненадолго?
Пока Грейс спала в яслях, я размышляла, правильно ли поступаю. Я помнила свое обещание, но это было до того, как я подержала Грейс в руках. Она перестала быть яйцом, проблемой, которую надо решить. Она стала моей плотью и кровью, и мне нравилось видеть ее лицо, чувствовать аромат ее дыхания, ощущать ее мягкую кожу.