Екатерина считала, что чем больше люди смогут сами решать свои проблемы, тем меньше они захотят бунтовать. И она оказалась права, хотя Павел думал иначе и подобные нововведения посчитал опасными для своей самодержавной власти. Тем более у него перед глазами был пример революции во Франции, которая тоже началась с робких попыток ограничить абсолютную власть короля.
Во второй половине XVIII века понятия „самодержавие“ и „самовластие“, которые мы теперь друг от друга не отличаем, в головах людей чётко разделялись. Самодержавие считалось законной формой политической организации, а самовластие было синонимом деспотического самодурства.
Самодурство — это нежелание и неспособность правителя обрести прочную опору своей власти в элите. Как результат — нестабильность внутри правящего класса, представители которого теряли уверенность в завтрашнем дне. Но мириться с произволом монарха, как это было при Петре I, они уже не хотели. Это были совсем другие люди, выросшие в царствование Екатерины II и впитавшие в себя дух эпохи Просвещения. Они уже ощущали себя личностями, а не бесправными подданными самодержца.
Итальянский и Швейцарский походы А. В. Суворова 1799 года являлись частью войны Второй коалиции, где Россия и Великобритания были союзниками в борьбе с наполеоновской Францией. По вине австрийских союзников русский экспедиционный корпус в Швейцарии оказался на грани разгрома, которого удалось избежать благодаря полководческому таланту Суворова, а также мужеству и героизму русских солдат и офицеров. После захвата Мальты адмиралом Г. Нельсоном в 1800 году Павел I вышел из коалиции, разорвал отношения с Великобританией и стал готовиться к войне с ней в союзе с Францией.
Круглые шляпы, фраки и вальс тогда ассоциировались с ненавистной „французской заразой“, как тогда было принято говорить. Запреты на выезд и чтение иностранных книг имели те же причины — оградить русских людей от „гниющего Запада“ (хотя это словосочетание появилось гораздо позже, при Николае I).
Император своей экстравагантностью, взбалмошностью и непоследовательностью просто всем надоел. Свою роль сыграл резкий поворот во внешней политике, когда Павел I разорвал отношения с Англией. После этого он не просто стал готовиться к войне с ней, но и даже успел послать донских казаков завоёвывать Индию.
Это вызвало острое недовольство среди русских помещиков и купцов. Они терпели огромные убытки, поскольку именно Великобритания тогда была основным внешнеэкономическим партнёром России. Кстати, аналогичная ситуация повторилась в 1807 году, когда после заключения Тильзитского мира с наполеоновской Францией наша страна была вынуждена присоединиться к континентальной блокаде.
Но и без этого к 1801 году в русском обществе накопилось глухое раздражение Павлом I. Это заметно даже по переписке цесаревича Александра Павловича со своим воспитателем Лагарпом. В одном из писем наследник престола прямо писал о самовластии своего отца и пагубности его безумной политики для будущего России. Но переворот 1801 года всё-таки отличался от событий 1762 года своим масштабом. Если в свержении Петра III участвовали только гвардейские полки в Петербурге, то заговор против Павла I вышел далеко за пределы столицы.
Имеются конспирологические версии, что главным вдохновителем заговора стал бывший английский посол в Петербурге Чарльз Уитворт. Даже в русской Википедии про него написано, что он „поддерживал связь с англофильски настроенным кружком русских вельмож во главе с опальными братьями Зубовыми и их сестрой Жеребцовой“, через которых „содействовал организации убийства Павла I“.
Граф Платон Зубов, последний фаворит Екатерины II, и его братья без всякого английского посла имели все основания ненавидеть Павла I и плести против него интриги. Возможно, Уитворт с кем-то из них контактировал, но его роль была второстепенной. Я даже так скажу: называть высокопоставленных русских вельмож марионетками английского посла — это и есть настоящая русофобия. Потому что таким образом русским людям вообще отказывается в субъектности, в праве на свою волю и своё мнение.
Тут важно другое: заговор был бы невозможен без согласия цесаревича Александра Павловича. Единственным его условием было сохранить жизнь отцу, и ему это пообещали. Известно, что потом гибель Павла I нанесла ему глубочайшую психологическую травму на всю оставшуюся жизнь.
Так получилось спонтанно. В немалой степени этому способствовало то, что заговорщики перед тем, как проникнуть в Михайловский замок, основательно напились для храбрости. Когда они ворвались в покои Павла I с требованием отречься от престола, между ними и государем возникла ожесточённая перепалка. Император категорически отказался выполнять их требования, стал кричать и размахивать руками. После этого один из заговорщиков (скорее всего, кто-то из братьев Зубовых) и нанёс ему знаменитый удар табакеркой по голове.
Тут надо понимать, что отказ Павла I подписывать отречение не оставлял заговорщикам иного выбора. Что им было после этого делать: развернуться и разойтись?
Желание дать России конституцию и объявить республику в тот момент стало для Александра своего рода идеей фикс. Этих планов Александр I не оставлял на протяжении всей дальнейшей жизни (достаточно вспомнить, как в 1809 году он сохранил конституцию в Финляндии и в 1815 году ввёл её в Польше). Но его беда была в том, что после воцарения он попал в ловушку. Действовать напролом, как Пётр I или его отец Павел I, молодой государь не мог и не хотел.
Поэтому сразу после прихода к власти он создал Непременный совет и Негласный комитет, через которые и пытался осуществить свои преобразования. Александр I понимал, что конституция в России несовместима с крепостным правом. Но даже робкие предложения императора по его смягчению никто из придворных не поддержал. Наоборот, довольно быстро Александр I убедился, что в этом вопросе он натолкнулся на глухую стену всеобщего сопротивления.
Хотя были и другие причины, не позволившие Александру I осуществить свои радикальные реформаторские планы. Например, после победы над Наполеоном Россия оказалась связана обязательствами внутри Священного союза — коалиции европейских монархов для сохранения традиционного миропорядка и борьбы с революционным движением. Это был своего рода прообраз системы коллективной безопасности в Европе, созданный, кстати, по личной инициативе российского императора. В этих условиях вряд ли можно было надеяться на установление в России республики и конституции.
Все последующие Романовы, принимая те или иные решения, наверняка оглядывались на уроки павловского правления, особенно на его финал.
Павел I царствовал четыре года, четыре месяца и четыре дня. Это далеко не самое длительное правление в истории нашей страны стало переходным временем между эпохами Екатерины II и Александра I, между русскими XVIII и XIX столетиями. То, что для самого императора Павла Петровича оно закончилось так трагически, как ни странно, свидетельствует о зрелости тогдашнего русского общества.
Оно обрело достоинство и отказалось терпеть на троне самодура. Но я снова повторю, что ввиду отсутствия в то время каких-либо легитимных каналов обратной связи между обществом и верховной властью это сопротивление не могло проявиться иначе, как в такой искажённой и уродливой форме».
После последнего в истории России дворцового переворота и убийства Павла на престол взошёл его сын Александр I — и пообещал, что при нём всё будет «как при бабушке».