Эту коробку когда-то долго искали. Потом решили, что ее случайно выкинули при переезде. Корили себя. Бабушка рассказывала, что посланий было больше: они писали друг другу каждый день – в течение всей войны. Но свекровь выбросила часть переписки, сочтя ее неинтересной. Оставила примерно треть, сложив ее в эту картонную коробку. Этот поступок был практически единственным, за который бабушка осуждала мать своего мужа.
Дедушка умер в сентябре 1996-го. Ему было восемьдесят. Бабушка – в 2001-м. Ей исполнилось восемьдесят четыре. Они прожили вместе больше пятидесяти пяти лет: с февраля 1941-го. Когда кто-нибудь говорил, что из «стажа» их семейной жизни стоит исключить четыре года войны, оба возмущались:
– Мы всю войну переписывались каждый день! И считаем, что и в эти годы не расставались!
И спорщики соглашались с ними.
Взяв в руки стопки этих посланий, я, конечно, испытала некоторый трепет: бабушки и дедушки давно нет. А я держу в руках листочки, на которых они писали друг другу, треугольнички, которые в те годы все научились ловко складывать.
И начинаю читать…
Как ни странно, содержание писем меня разочаровало.
«Работы много… Замполит хвалит… Провела политинформацию… Была на лекции».
Дедушка вторит ей: «Работы много… Встаю рано… Ложусь поздно».
В конце каждый писал, что «целует нежно и крепко много раз». Я не то чтобы оправдала, но поняла свою прабабушку. Видимо, она просто подумала: зачем хранить столько посланий, которые так мало отличаются друг от друга?
В дедушкиных письмах «оригинальная» информация появилась буквально один раз. Он описал свой сон: «Бусинка! Мне сегодня снилось, что мы гуляем по огромному городу, вдоль набережной широкой реки, очень похожей на Неву. Но этот город во сне почему-то назывался Тбилиси…»
Бабушкины письма выглядят живее: она рассказывает о новых подружках-грузинках. (С одной из них она переписывалась до конца жизни. После отъезда бабушки домой в Ленинград им больше не суждено было увидеться.) О том, как они счастливы с «нашей любимой мамочкой», то есть со свекровью, как ходили в кино, какие книжки она прочитала…
В письмах обоих довольно много газетной риторики тех времен: «когда мы свернем шею немецко-фашистской гидре», «когда наша страна станет свободна от фашистских псов» и тому подобное.
Дедушка закончил войну в Кенигсберге. В действующей армии он был уже 24 июня 1941 года – уходящим на фронт разрешили досрочно сдать последний госэкзамен на физическом факультете ЛГУ, где он учился вместе с бабушкой.
Большую часть Великой Отечественной дедушка был на острове Лавенсаари (сейчас он называется Мощным) в артиллерийском расчете: рассчитывал траектории снарядов, которыми сбивали немецкие самолеты на подлете к Ленинграду. Те, кто провожал их на эту передовую базу фронта, прощались с ними, как будто навсегда. Были уверены, что с островка, окруженного немцами и финнами, никто не придет живым. Они ошибались. Дедушка вернулся с войны. В ноябре 1946 года у них с бабушкой родилась дочь, моя мама.
Но вернусь к письмам. Что же меня в них смутило? То, что в них оба, особенно дедушка, были совсем другими – совсем не такими, какими я их помнила. Конечно, нельзя не сделать скидку на прошедшие годы: я помню их примерно с 1975-го, когда обоим было под шестьдесят. Но все же…
Дедушка никогда не называл ни Россию, ни СССР «нашей страной», как в своих военных письмах. Он говорил «эта страна». Думаю, изменения произошли после Дела врачей, когда он, проезжая Московский вокзал по дороге на работу, видел, что там сцепляют эшелоны. И знал, кого и куда они повезут в ближайшее время. Семье также было известно, что в жилконторах составляют списки евреев. Пятого марта 1953 года в еврейский праздник Пурим умер Сталин. Евреи остались в своих домах. После Дела врачей «наша страна» для дедушки навсегда стала «этой страной».
Военная цензура и самоцензура не давали им рассказать в письмах, что они переживали на самом деле. Что «любимая мамочка» чуть не умерла от голода в блокаду. Если бы они выехали они из Ленинграда неделей позже, моей прабабушки уже не было бы в живых. Что грузовик, ехавший рядом через Ладогу, ушел в полынью. Что теплушка, в которой они выбрались из блокадного города, везла всех на Северный Кавказ. Туда им прислала вызовы в Тбилиси дедушкина тетя, чей муж служил в столице Грузии. Евреев, оставшихся на Северном Кавказе, вскоре убили фашисты…
А мои родственники жили вшестером в одной комнате в тбилисском переулке Николадзе. И страстно мечтали вернуться в Ленинград. И вернулись. И прожили там жизнь.
Бабушка служила синоптиком на военном аэродроме в Тбилиси. Она, как и дедушка, из-за общей атмосферы секретности не сообщала в письмах о подробностях своей работы.
ebooksa