Выбор Папиниана на важнейший пост префекта претория, отвечающего за правовую систему Империи, объясняется не только лично хорошими отношениями юриста и императора. Как мы помним, судопроизводство ещё с детства было любимейшим занятием Септимия Севера. Потому он хорошо знал цену правоведам своего времени. Папиниан, достойнейшим образом проявивший себя в служении государству именно как первоклассный правовед – и практик, и теоретик, – вне всякого сомнения, был лучшим кандидатом на пост первого юриста Империи. Выбор принцепса здесь нельзя не признать безупречным. Важно и то, что, как уже говорилось, у нового префекта были и достойные помощники, справедливо сказать – соратники. Юлий Павел занял при Папиниане должность секретаря (magister memoriae). Гней Домиций Ульпиан был при префекте ассесором, Север сделал его членом императорского совета. Об исключительной роли этих юристов в формировании правовой системы Империи лучше всего говорит степень их участия в составлении Дигест – собрания извлечений из трудов авторитетных римских юристов, важнейшей части римского гражданского права. Всего фрагментов дигест числится до 9200. Из них Папиниану принадлежит 595, Павлу 2083 и Ульпиану 2462. Более половины! Конечно, не все они были составлены в правление Севера. Но ведь именно при нём, при его покровительстве и содействии деятельность этих великих правоведов достигла творческого расцвета. Когда два с лишним века спустя, в 426 году, при императорах Валентиниане III (Запад) и Феодосии II (Восток) был очерчен круг юристов, чьим мнением должны были руководствоваться судьи обеих Империй, то были указаны имена: Папиниан, Юлий Павел, Ульпиан, Гай и Модестин. Гай – знаменитый юрист эпохи Антонинов, Модестин – ученик Ульпиана, чья деятельность пришлась на более позднее время. Но трое – правоведы времени правления Севера. Особо отметим следующее: в случае возникновения при судебном разбирательстве противоречий следовало руководствоваться мнением большинства. Но, если голоса распределялись поровну, то решающим должно было стать мнение Папиниана. Вот и официальное признание его авторитетнейшим правоведом Древнего Рима!
Чем же наиболее знамениты соратники Папиниана? Гней Домиций Ульпиан сформулировал основные принципы права. Его определение: «право есть искусство доброго и справедливого» неоспоримо. Так же, как и «основные принципы права: жить достойно, не причинять вреда другим людям, воздавать каждому по заслугам». Ульпиану же принадлежит разделение права на три составные части: ius naturale (естественное право), ius gentium (право народов), ius civile (гражданское право).
Юлий Павел помимо выдающейся роли в составлении дигест прославился «Комментарием к преторскому праву» в 8о книгах и «Трактатом о гражданском праве» из 16 книг.
В целом же, оценивая развитие права в правление Севера, нельзя не признать полную правоту Эдуарда Гиббона, что «римская юриспруденция, вступившая в тесную связь с монархической системой, как полагают, достигла в этот период времени своего полного развития и совершенства»44, что в значительной мере предопределило и предвосхитило грандиозную работу по кодификации всего римского права45. И главная роль принадлежала Папиниану, Павлу и Ульпиану, трудами которых было составлено более шестидесяти процентов объёма дигест46. Важно и то, что сам Септимий Север и контролировал, и направлял творческую деятельность правоведов. Явление, которого не было в предшествовавшую эпоху! Оно привнесло ряд особенностей, отличающих его от деятельности римских юристов более раннего времени47. Личное влияние Севера на правоведение в Империи соответствовало необъятным размерам его власти. На всю державу Луций, как это справедливо было отмечено ещё в XVIII веке, смотрел как на свою собственность48.
Но именно поэтому император искренне желал улучшить положение дел в державе. И как раз правосудие представлялось ему оптимальным средством. Правильные законы, неуклонное их исполнение, жёсткий властный контроль, безжалостность к противящимся и явно недовольным – вот лучший путь к процветанию Империи и установлению в ней образцового порядка. Думается, Север искренне старался, чтобы правосудие в государстве отличалось вниманием, разборчивостью и беспристрастием. Но вот на деле совместить эти прекрасные принципы как-то не всегда получалось. Вспомним его «правосудие» в сенате и после победы над Альбином, и в деле Плавциана, а также нелепое судилище по поводу сна некоей кормилицы, сулящего её былому вскормленнику императорскую диадему… Впрочем, отличавшийся, как и большинство его современников, суеверием Север очень серьёзно относился к снам. И к своим, и к чужим, если, конечно, удавалось узнать об их содержании… Надо сказать, что жертвами его жестокости становились преимущественно представители знати. В этом справедливо можно увидеть всегда и везде свойственную деспотичным правителям склонность унижать гордыню верхов общества, низводя «всех подданных до общего им всем уровня абсолютной зависимости»49. Конечно же, здесь играли роль и подозрения принцепса относительно недобрых чувств к нему со стороны традиционной римской знати, и наличие в этой среде честолюбцев, мечтающих о власти50. Отсюда многие его действия в интересах бедных и угнетённых подданных совершались отнюдь не из подлинного человеколюбия, но лишь по политическому расчёту51. Известно, что Луций часто проявлял заботу о низших слоях населения52. А им, как это было, есть и будет во все времена, очень импонировала жестокость, пусть часто и несправедливая к представителям элиты общества.
Вот в такой непростой обстановке и наступил «золотой век» римской юриспруденции. Император, отдадим ему должное, сам уделял огромное внимание вопросам права и судопроизводства. В этом отношении он, безусловно, выделяется и среди своих предшественников, и среди своих преемников. Север значительную часть дня посвящал делам судебным, глубоко в них вникая. Внимательно прислушиваясь к мнению своих советников-юристов, принцепс, тем не менее, часто принимал самостоятельные решения, с их позициями не всегда совпадавшие53. Особое внимание он уделял правовой и судебной компетенции высших чиновников. Яркий пример – письмо Севера к префекту Рима, в котором подробно разбирались права и обязанности этого должностного лица, обладавшего высшей полицейской и судебной властью в столице Империи54. Не забудем, что без поддержки и доверия Луция ни Папиниан, ни Павел, ни Ульпиан не достигли бы таких высот в своей деятельности55. Направляемые императором юристы внесли большой вклад в разработку тех областей права, которые недостаточно затрагивались в предшествующую эпоху. Особенно активно исследовалось уголовное право. Появилось множество работ в области административного, военного и фискального права56. Была и такая важная особенность трудов северовских юристов: их сочинения основывались не столько на трудах их коллег более ранних времён, сколько на императорских постановлениях, так называемых constitutiones57. Надо сказать, что в этом Север и его верные правоведы имели предшественника эпохи столь почитаемых ими Антонинов. Это был император Адриан (117–138 гг.). Именно в годы своего правления он стал заменять традиционные постановления сената римского народа (Senatus consulta) императорскими указами. Не случайно в годы царствования Диоклетиана (284–305 гг.), когда по его поручению знаменитые юристы Григориан и Гермоген проведут кодификацию этих самых constitutions, то начинаться сборник императорских указов, имевших силу закона, будет именно со времени Адриана58.
Как некогда в республиканском Риме Законы XII таблиц, принятые в 451–450 гг. до н. э., постепенно вытеснялись постановлениями сената, так теперь императорские указы, имеющие силу закона, всё более теснили сенатские постановления59. В то же время Север юридически не отнял у сената его законодательной компетенции, право которого издавать законы формально не оспаривалось. Собственно, такая двойственность формальных прав и реальной практики в Империи никакой новизной не отличалась и восходила к основателю Принципата Августу. Как тут не вспомнить его «восстановленную республику» – монархию в республиканских одеждах, которые являли собой «платье голого короля»! В то же время было бы несправедливо представлять политику Септимия Севера как сугубо и однозначно антисенатскую. Конечно, немалое число «отцов, внесённых в списки» при нём было репрессировано, о чём уже говорилось. Но Луций – поклонник законности и правовых отношений между ветвями власти – не был бы самим собой, если бы не сохранил пусть и не очень искренние, но добрые внешне отношения принцепса с возглавляемым им древнейшим властным органом Рима, созданном ещё при основателе города Ромуле. Напомним, что и при нём отношения царя и сената были не лучшими…
Свой жестокий отпечаток на взаимодействие Севера с сенаторами не могла не наложить гражданская война, когда многие из членов этого высокого собрания оказались в стане врагов Луция, явно симпатизируя то Песцению Нигеру, то Клодию Альбину. Но в целом Север старался в отношениях с сенатом следовать примеру Антонинов60.
Здесь, однако, стоит подчеркнуть, что даже лучшие из них, такие, как Траян, Антонин Пий, Марк Аврелий, вовсе не были склонны делиться с сенаторами реальной властью. Да и сам сенат столь дерзким мечтам не предавался. Он желал всегда чувствовать со стороны своих властных принцепсов уважение, подкреплённое твёрдыми гарантиями личной безопасности «отцов, внесённых в списки». Север действительно добросовестно старался демонстрировать уважение к сенату, но вот насчёт личной безопасности… Правда, напомним, что наиболее значительные нарушения таковой были всё же связаны с гражданской войной и с падением Плавциана, но не носили системного характера. Возможно, определённый отпечаток на взаимоотношения Луция с римской элитой наложило отпечаток его провинциальное африканское происхождение…61
В целом же, политика Септимия Севера в отношении всей государственной системы Римской империи эпохи Принципата никак не была направлена на однозначный разрыв с ней62. Она была естественным продолжением всей предшествовавшей эволюции власти в державе. На преобразования, проводимые Луцием Септимием Севером, сильно повлияли обстоятельства его прихода к власти в результате многолетних гражданских войн, потому и главной опорой своей он видел армию, но никак не традиционные римские государственные структуры. Сенат при всей его покорности Север не мог воспринимать подлинно всерьёз. И как было это делать после того, как сенат римского народа безропотно признал законным императором Дидия Юлиана, вульгарно купившего у мятежных преторианцев право на высшую власть? По большому счёту, можно сказать, что Север отнёсся к сенаторам даже лучше, чем они того заслуживали. Напомним, что, строго говоря, легионы изначально были опорой властителей эпохи Принципата, начиная с Августа. Знаменитый «секрет императорской власти», описанный Тацитом, по большому счёту, был «секретом Полишинеля». То, что, опираясь на преданные себе легионы, можно обрести в Риме единоличную власть, замечательно доказал всем ещё Луций Корнелий Сулла в гражданской войне восьмидесятых годов до новой эры. Правда, он использовал её, скажем так, не по назначению. Доблестному победителю армий Митридата VI и сокрушителю сторонников Гая Мария при всём его могучем интеллекте и в голову не приходило установить в Риме ту или иную форму монархии. Завоёванную в тяжелейшей войне единоличную власть он употребил единственно для сохранения и укрепления сенатской олигархии, после чего сложил с себя диктаторские полномочия. Божественный Юлий презрительно сказал, что Сулла, отрёкшийся от диктаторства, не знал и азов власти. Сам же Цезарь, обретя владычество над Римом благодаря верным ему легионам, строил грандиозные планы и имел великие замыслы на будущее… Увы, мечи и кинжалы поклонников насквозь прогнившей республиканской олигархии не дали ему всё это осуществить. Гай Октавий, пусть сам и лишённый полководческого таланта, но умело использовавший одарённых друзей, не только захватил власть, опираясь на армию, но и преобразовал Римскую державу в монархию, именуемую историками Принципатом. Так что изначально легионы, преданные принцепсу, были фундаментом, на котором и стояла Империя. Из властелинов Рима об этом, пожалуй, забыл лишь Нерон. Пока он расправлялся только с представителями столичной и частью провинциальной элиты, полководцы, возглавлявшие легионы, ни о каких мятежах не помышляли. Но, когда жертвами «артиста на троне» стали видные военачальники (братья Скрибонии, Корбулон), положение радикально изменилось. Намеченный Нероном на расправу Гальба повёл легионы на Рим и утвердился на Палатине. Но тут оказалось, что честолюбивых полководцев в Империи предостаточно. Вот и случилась столетие спустя со времён торжества Октавиана новая гражданская война, приведшая к власти династию Флавиев – Веспасиана и двух его сыновей Тита и Домициана. Гибель последнего никак не была связана с армейскими делами, явившись следствием сугубо придворной интриги. Но вот сменивший его сенатский ставленник престарелый и больной Нерва немедленно усыновил Марка Ульпия Траяна именно как наиболее авторитетного представителя римской военной элиты. Так что и условная династия славных Антонинов обязана своим появлением позиции армии. Новые императоры не только опирались на войско, что было естественно, но и умели, когда возникала необходимость, крепко держать в узде полководческие кланы. Так Адриан, только-только придя к высшей власти, немедленно избавился от четырёх «гордых маршалов Траяна», по определению Эрвина Давидовича Гримма. Причём проделал принцепс это руками сената… Таким образом в самом способе прихода Луция Септимия Севера к власти ничего принципиально нового для римлян не было. А то, что он старался как можно лучше отблагодарить и укрепить ту силу, что завоевала для него императорский венец, являлось совершенно естественным и разумным с его стороны. Но вот именно власть Севера большинство историков, как справедливо пишет А.В. Махлаюк, рассматривают как «военную», «солдатскую» монархию, «военно-бюрократический строй». Отсюда и в наши дни проблемы политической подоплёки и последствий военных реформ для трансформации государственного строя Империи, социальной её опоры остаются дискуссионными63. Издавна споры учёных ведутся и в зарубежной, и в отечественной историографиях64. Приведём наиболее яркие оценки наиболее известных историков-антиковедов. К примеру, Ф.Ф. Зелинский утверждал, что именно при Севере «началась милитаризация Империи. Это была самая заметная черта нового государственного строя… Следует добавить, что Септимий Север и гражданские должности охотно доверял своим ветеранам. Со времени «просвещённого абсолютизма» Антонинов императорская бюрократия занимала постепенно места, которые традиционно принадлежали сенаторам, тогда эта бюрократия была всаднической. Теперь она стала военной: префекты, прокураторы и прочие назначались из высших чинов армии. Правительство Антонинов было правительством интеллектуалов; теперь наступили иные времена».65 Правда, говоря о деятельности Папиниана, Павла и Ульпиана, историк подчёркивает, что она «способствовала расцвету римского права в период чудовищного падения духовной культуры, который наступил именно при Северах»66.
М.И. Ростовцев, анализируя систему управления, сложившуюся на рубеже II–III веков, писал: «Север начал проводить систематическую милитаризацию управления, полностью бюрократизированного его предшественниками. Военизированное чиновничество и на его вершине – монарх с автократическими властными полномочиями и с правом наследования власти внутри своей семьи, прочность положения которого обеспечивается преданностью армии и государственных чиновников, а также культом личности императора, – таковы были цели, поставленные Севером. Милитаризация чиновничества неизбежно означала его варваризацию. Ибо армия состояла теперь исключительно из крестьян малоцивилизованных стран, входящих в империю, а также из детей солдат-переселенцев и ветеранов. Для достижения этой цели… представителей прежнего верхнего слоя постепенно отстраняли от командования в армии и от управленческих постов в провинциях и заменяли их представителями новой военной аристократии. Как и самих императоров, эту аристократию набирали из рядов римских солдат».67
Несомненно, М.И. Ростовцев считал, что Север стал первым императором, который твёрдо и неприкрыто строил свою власть, опираясь на армию. Строго говоря, многие императоры опирались, прежде всего, на военную силу, но открыто это не прокламировали. Так что принципиальная новизна в политике Луция состояла в её откровенности, но не в её сущности. Главное, для такой подчёркнутой опоры на легионы у императора были самые веские основания. После кровавой гражданской войны, охватившей сначала Восток, а затем и Запад Империи, Север не мог не сделать армию главным проводником своей воли на просторах державы, потрясённой смутой. Легионы были наиболее действенной силой в сохранении единства государства. Их верность центральной власти была сильнейшей прививкой от повторения событий 193–197 гг. Кроме того, поскольку смута расшатала военную мощь Рима, надо было восстанавливать обороноспособность на границах и вести наступательные действия там, где это было необходимо. Ну и, конечно, следовало преодолеть возникшие трудности в комплектовании армии68. Битвы с легионами Нигера и Альбина заметно обескровили вооруженные силы Империи. Верность армии – главный залог и не повторения гражданской войны, и единства державы, и действенности проводимой императором и его правительством внутренней и внешней политики. Что до интеллектуалов в окружении правителя, то его опора на великих правоведов говорит сама за себя. Они, кстати, только вершина. Едва ли стоит сомневаться в высокой образованности и развитом интеллекте сотрудников этих ведомств, каковых, думается, весьма тщательно подбирали. А уж, если говорить о культуре на Палатине в широком смысле, то чего стоит только круг общения императрицы Юлии Домны, куда входил, к примеру, выдающийся автор труда «Жизнеописания и мнения знаменитых философов» Диоген Лаэртский. Его книга стала своеобразным учебником греческой философии. Другой приближённый – Флавий Филострат по инициативе высоко просвещённой августы создал жизнеописание Аполлония Тианского. Великий врач и философ Гален, известный софист Фил иск из Фессалии также входили в этот круг интеллектуалов. Само собой присоединились к нему и правоведы Папиниан, Ульпиан и Павел. Возможно, что и историк Дион Кассий принадлежал к блистательному окружению императрицы69.
Да, Юлия Домна являлась уроженкой Востока. Но уже половину тысячелетия это был эллинистический Восток, причём два с половиной столетия входивший в состав Римской державы. Потому едва ли стоит увлекаться объяснением многих важных политических решений Севера, указывая на его пунические корни и сирийское происхождение Юлии Домны. Отсюда во многом справедливым представляется такой вывод М.И. Ростовцева: «Однако было бы ошибкой видеть в Севере основателя восточной военной деспотии. Его военная монархия была по сути своей не восточной, а римской. Север полностью милитаризировал принципат Августа; правитель Рима был теперь в первую очередь императором, генералиссимусом римской армии, но по-прежнему оставался верховным чиновником Римской империи, а армия, как и прежде, была гражданской армией Рима. Несмотря на то, что центр тяжести империи теперь в равной мере распределился по всем римским провинциям и что приоритетное положение итальянской метрополии, которое Траяну удавалось сохранять, а Адриану не отрицать публично, теперь было навсегда ею утрачено, всё же это не означало внезапного отрыва от прошлого. Всё это было результатом нормального поступательного процесса, начала которому положили гражданские войны и которому шаг за шагом способствовали все римские императоры. Север активно вмешался в этот процесс, провинциализировав армию и открыв значительному числу провинциалов доступ к руководящим должностям в управлении государством. По сути дела, он лишь сделал выводы из той политики, которую уже давно сформировали правители империи».70
Конечно, благосклонность Луция к выходцам из Африки и Сирии очевидна71. Но ведь провинциалы уже в течение двух веков постепенно осваивали столицу. В конце концов, выходцы из Испании Траян и Адриан, пусть последний и родился в Риме, достигли высшей власти. Север лишь продолжил ими созданную традицию. Да и неважно, из какой провинции вышел тот или иной государственный деятель или даже простой чиновник. Главное, чтобы они были преданы Риму и верно служили Империи. Впрочем, Италия не была в забвении. В окружении «африканца на Палатине» было немало италиков72. Справедливо здесь говорить о продолжающейся «провинциализации» как местных властей, так и центрального аппарата Империи73. Да, Сирия была скорее эллинизированная провинция, нежели романизированная. Но в имперскую эпоху это пороком не считалось. Что до Африки, то там проблемы со знанием латыни были. У самого Луция сохранялся характерный африканский акцент, а родную сестру ему пришлось отправить из Рима на родину в Лептис, ибо её латынь позорила в столице семью принцепса. Но разве это сколь-либо мешало Северу блюсти римские имперские интересы как во внешней, так и во внутренней политике?
Конечно, на первый взгляд, многие действия императора противоречили привычным традициям, хотя исторически новыми не были. Это и временами жёсткий курс по отношению к сенату, и предпочтение всадников и представителей офицерского корпуса при замещении мест в администрациях, и ряд правовых решений явно в пользу низших слоёв населения… Но ведь в основе своей все эти решения вызывались необходимостью и являлись давно уже назревшими74. Или же повторяли крайности иных предшествовавших правлений. Отсюда справедливо утверждение, что политика Луция Септимия Севера никак не могла быть направлена на разрыв с предшествующей эволюцией политической системы Империи75. Безусловно, действия Севера по управлению государством фундаментально опирались на военную силу, приведшую его к власти, в которой он справедливо видел главную свою опору76, но вот можно ли при этом говорить о наступившей милитаризации всего государственного управления? Армия всегда в Римской империи поставляла кадры для гражданской бюрократии. Военная карьера была отличным трамплином для занятия высоких должностей в провинциях и в столице. Но до поры до времени это вовсе не означало, что именно армия – главная кузница кадров государственного управления. А разве недостаток почтения к сенату был чем-то новым в римской истории? Ещё Тиберий, покидая сенатскую курию, презрительно говорил: «О люди, созданные для рабства!»77 Слова эти он произносил по-гречески, полагая, должно быть, что столь жалкие люди благородной латыни не достойны. Можно вспомнить и Нерона, которого шут веселил словами: «Я ненавижу тебя, Нерон, потому что ты сенатор!» Более того, принцепс-артист «намекал часто и открыто, что и остальных сенаторов он не пощадит, всё их сословие когда-нибудь искоренит из государства, а войска и провинции поручит всадникам и вольноотпущенникам»78. На этом фоне отношение Севера к сенаторам – едва ли не верх доброжелательности.
Надо сказать, что критический взгляд на тезис о милитаризации государственного управления при Севере уже не раз высказывался в исторической науке79. Проведённый А.Л. Смышляевым тщательный анализ эволюции римского государственного аппарата позволил ему отказаться от определения «милитаризация государства» в пользу другого – «бюрократизация государственного управления»80. Эта концепция встретила у коллег как поддержку, так и критику81. Думается, что термин «бюрократизация» более убедителен. Лишь со временем, когда римская армия, ощутив себя окончательно главной силой политической жизни державы, взвалит на свои плечи эту непредусмотренную для неё ранее роль, дело закончится острейшим кризисом, потрясшим Империю в III веке82. Эти события 235 _ 2§ 4 гг. и войдут в историю как «Эпоха солдатских императоров». Кстати, первая попытка легионов самим решить вопрос о новом принцепсе восходит к 14 году. Тогда войска, стоявшие на Рейне, возжелали видеть на Палатине не наследника Августа Тиберия, а наместника Галлии Германика… Так что у претензии армии на то, чтобы по своей воле ставить правителей Империи, были глубокие корни…
Вернёмся к политическим достижениям Септимия Севера. Главными из таковых должно признать предотвращение раскола державы, консолидацию элит, укрепление внешнеполитических позиций Рима83. Ну и, конечно же, у Луция огромные заслуги в развитии римской юриспруденции. «Он издал весьма справедливые законы» – писал об этом императоре Аврелий Виктор84. Главным историк полагал то, что Север «не оставлял безнаказанным ни малейшего грабежа, потому что сей опытный муж понимал, что такое происходит обычно по вине вождей или из-за вражды партий85».
Основатель новой династии стремился оставить свой след в римской истории и в строительстве, в чём продолжил традиции многих своих предшественников, в первую очередь, Августа, как известно, гордившегося тем, что принял Рим кирпичным, а оставил мраморным. Луций украсил центр Рима не только великолепной аркой, но и целым рядом новых архитектурных сооружений. На Палатине императорский дворец был обновлён грандиозным фасадом, представлявшим собой сложное сочетание стенных массивов, колонн и арок. Сооружение дополняли многочисленные скульптуры, появились даже фонтаны. Всё это великолепие, имевшее несколько ярусов, получило название Септизониум86. Также в правление Севера было воздвигнуто много новых храмов. В большинстве своём они были посвящены давно уже ставшим привычными в Риме восточным божествам – Исиде и Серапису. Ярко характеризует эту эпоху также распространение в столице Митреумов – святилищ иранского божества Митры. Он почитался как бог, приносящий победу, и пользовался особенной любовью в военной среде. Потому неудивительно, что при Септимии Севере покровительство митраизму проявляется и на высшем уровне. Восточные культы, однако, не затмили совсем уж античных греко-римских божеств. Так по распоряжению Севера был воздвигнут огромный храм Геркулеса и Диониса. В тронном зале Палатинского дворца Луций восседал между статуями этих божеств.
Не было забыто и бытовое строительство. Городские когорты получили новые казармы. Широко велись реставрационные работы. Были восстановлены дворцы Августа и Тиберия, портик Октавии. Появились и новые дворцовые сооружения, не только императорские. Что характерно, на отреставрированных зданиях сохранялись имена их строителей. Здесь Север, возможно, следовал славному примеру Адриана, при котором на восстановленном Пантеоне было оставлено имя его создателя Марка Випсания Агриппы. Самым же грандиозным строительством, начатым по повелению Луция, стало возведение невиданных ранее по размеру и великолепию терм. Но поскольку завершились эти работы уже в правление сына Севера, то и вошли они в историю как термы Каракаллы (211–217 гг.).
Понятно, что одним Римом строительная активность принцепса не ограничивалась. Прежде всего, прокладывались многочисленные новые дороги в провинциях. Неудивительно, что центр тяжести императорских строительных инициатив помимо столицы пришёлся на родную Луцию Африку87.