Таким образом, мы возвращаемся в мир звука и картинки, ненадолго задержавшись в мире текста. И кто контролирует наш доступ к экранам? Компания Google однажды заявила в рамках своей кампании «оцифровать-все-на-свете», что человечество издало 129 864 880 книг, – соотнося с этими цифрами, по существу, мировой архив печати, который время от времени предстает в виде кодексов[127]. А если подсчитать, что содержат в себе мировые библиотеки видео и звука? По оценке ЮНЕСКО в 2010 г., аудиовизуальный контент в мире измерялся впечатляющими 200 миллионами часов. Откуда взялась эта цифра, никогда не было вполне ясно, а сейчас те источники уже, конечно, совершенно устарели[128]. Несмотря на попытки исследований, ответ доподлинно никому не известен[129]. А кто контролирует доступ к библиотекам контента, разработанного, произведенного и заархивированного за последние сто с лишним лет? Кто контролирует – или пытается контролировать – наш поиск видео и звуков на экранах и серверах? Мы в своей новой Республике образов уже слишком хорошо знаем ответы на некоторые из этих вопросов.
Пройдя долгий путь от пещеры Ласко с наскальными изображениями бегущих животных, мы все наблюдаем непрекращающиеся, систематические нападки на факты: на источники знания, доказательства, правды. Есть стойкое ощущение, что мы вступили в «эпистемологический кризис», как называют это некоторые ученые[130]. Наша медийная и информационная экосистема: радио, телевидение, интернет – заполонены, зачастую нарочно, ошибочной или заведомо ложной информацией[131]. Корпорация RAND дала название феномену, отмеченному «нарастающим несогласием в отношении фактов и аналитических интерпретаций фактов и данных; размытием границы между фактом и мнением; нарастающими громкостью и, соответственно, влиянием мнения и личного опыта, затмевающих факт; уменьшением доверия к ранее уважаемым источникам фактической информации», – она назвала его «упадком правды»[132]. И этот кризис представляет большую опасность. Ханна Арендт, исследуя порочность Вселенной монстров XX века, напоминает: «Идеальный подданный тоталитарного режима – это не убежденный нацист или убежденный коммунист, а человек, для которого более не существует различий между фактом и фикцией (реальность опыта), между истиной и ложью (нормы мысли)»[133].
В наше время также характерны нападки на экспертные знания, в особенности на ведущую роль тех доказательств, ради формирования, поддержки, распространения и сохранения которых существуют университеты. Отрицание науки и базовых доказательств называют «порочным», даже преступным, учитывая, как оно влияет на климат, мировую экономику и мировое сообщество[134]. На всех уровнях общества происходят массированные, постоянные и систематические попытки дискредитировать экспертов и профессионалов, в особенности СМИ и вузы[135].
В то же время учреждения, которые контролируют публикацию данных, предоставленных индустрией знания: университеты, библиотеки, музеи и архивы, – консолидируются в олигополию[136]. Историк, филантроп и сторонник открытого доступа Питер Болдуин рассказывает нам, что более половины «всех естественно-научных и медицинских исследований выпускаются пятью самыми крупными академическими издательствами: Reed-Elsevier, Wiley-Blackwell, Springer, Taylor & Francis – и, в зависимости от метрики, Американским химическим обществом или издательством Sage Publishing. С гуманитарными науками дела обстоят еще хуже. В 1973 г. одна из десяти статей публиковалась большой пятеркой, а сейчас уже больше половины; 71 % всех трудов по психологии издается ими»[137]. Когда издательства зарабатывают на знании 270 миллионов долларов в год, как заработало в 2017 г. Wiley-Blackwell, неужели их главной задачей будет удовлетворять нужды ученых, университетов, библиотек и рядовых читателей?[138] Похожая ситуация в кинобизнесе, где на так называемую большую шестерку студий: 20th Century Fox, Warner Bros., Paramount Pictures, Columbia Pictures, Universal Pictures и Walt Disney Studios – приходится 80–85 % кассовых сборов в США и Канаде[139]. То же самое в музыкальной индустрии, где власть была сосредоточена сначала в руках шести компаний, которых после нескольких слияний стало пять, затем четыре, а теперь их три: Warner Music Group, Universal Music Group и Sony Corporation[140]. В сфере неспециализированной литературы тоже есть своя большая пятерка: Penguin Random House, HarperCollins, Simon & Schuster, Hachette и Holtzbrinck. По мере того как ключевая группа игроков уменьшается с шести до пяти компаний, с пяти до четырех и так далее, в каждой из этих сфер мы все приближаемся к моделям, существовавшим при тех режимах, которые, как показано в предыдущей главе, навязывали обществу систему контроля над мыслью, – режимах, которые пали отчасти благодаря не ослабевающей во всем мире жажде информации и ее распространению[141].
У нас попросту нет ничего, что стало бы мощной альтернативой той силе, что все крепче сжимает хватку и все сильнее ограничивает свободу дискурса. Роль общественных и некоммерческих СМИ в медийном и коммуникационном ландшафте не та, какой она может и должна быть – или какой была. Как мы увидим дальше, она сильно изменилась с того момента, когда они получили первоначальный мандат. Изменилась и вся медийная экосистема[142]. От прежнего пламени общественного телерадиовещания остался лишь уголек – его стремления почти угасли, реформистские надежды затухают, его контент, если не считать периодических ярких вспышек, не играет особой роли в сфере коммуникаций, где общество больше внимания уделяет другим вещам. Финансовые трудности плохо сказываются как на жизнеспособности издательств, так и на возможностях многих СМИ: они не способны давать отчет о событиях, редактировать и проверять данные так же, как раньше, – коммерческие новостные организации и поставщики информации стали характерной чертой прекариата, общества социально неустроенных людей[143]. Для классификации и выгрузки данных мы прибегаем к поисковым системам, существующим за счет рекламы и оттого далеким от нейтралитета. Общество «в вопросе получения информации все больше полагается на поисковые системы – они теперь вместо библиотек, библиотекарей, учителей, исследователей и других хранителей знания», и последствия такой зависимости от «алгоритмов (на которых основаны поиск и механизмы рекомендаций) могут включать более глубокое социальное неравенство»[144]. Этими поисковыми системами – главными источниками наших новостей, информации, звука и движущегося изображения – владеют коммерческие организации, а ими руководит желание получать прибыль. «Является ли проблемой, – спрашивает автор, – то, что наша картина мира создана индустрией развлечений, которая существует ради выгоды?» И немедленно отвечает: да, является[145].
По сути, в современном дискурсе появилась новая культура разделения, насилия и неуважения – в наших СМИ и особенно в интернете. И хотя администрацию Трампа нельзя назвать единственным воплощением этой культуры, рыба гниет с головы. Многие комментаторы согласятся с замечательным журналистом, сказавшим, что «ни один современный президент не превращал в оружие, не делал общеупотребительной такую злобную риторику»[146].
Злоба становится оружием, насилие витает в воздухе – такую же кровожадность мы встречали столетия назад, в эпоху Тиндейла, а то и в каменном веке. И дело не в том, что все это вернулось, а в том, что оно никуда не уходило.
Мы только начинаем брать на себя ответственность. Во многом важная задача этой книги – стать катализатором альтернативы. По мере того как кризис усиливается, необходимость действовать коллективно становится все более очевидной каждому, кто считает себя причастным, пусть в скромной мере, к таким идеям Просвещения, как свобода, равенство, братство – и мир. Некоторые прогрессивные чиновники и общественные деятели признают существование этой проблемы и объединяются, чтобы бороться с ней[147]. Профессионалы из области медиа тоже объединяются и требуют перемен, вдобавок предлагая новые модели и новые движения[148], – так же как и гуру технологий, в том числе Тим Бёрнерс-Ли из Массачусетского технологического института, создатель интернета (если можно считать, что его создал один человек)[149]. Но для глобального плана действий, и тем более совместных, нужно, чтобы вузы бросили вызов всем институтам знания: музеям, библиотекам, архивам, общественным СМИ и другим организациям, призванным просвещать и давать образование.
Хорошая новость в том, что у нас, преподавателей и издателей, появились почти неограниченные возможности распространять влияние и расширять бренд онлайн. И общество – в США и по всему миру – зачастую уделяет большое внимание тому, как издаются и регулируются наши медиа и как на нас влияет недостаток общественного контроля над ними[150]. Оказывает давление еще и другое обстоятельство, возможно не связанное с вышеназванным: такие глобальные пиратские сайты, как Sci-Hub, Library Genesis (Libgen) и ResearchGate, предоставляют альтернативный доступ к знанию, давая площадку рисковым людям, которые действуют за рамками закона. Как не побоялись сообщить ученые, «на май 2017 г. база данных Sci-Hub содержала 68,9 % от 81,6 миллиона научных публикаций, зарегистрированных на сайте Crossref, и 85,1 % от публикаций в платных журналах». Иначе говоря, большинство недавно вышедших исследований можно бесплатно найти в интернете[151].
Цифры не врут. Миллиарды людей пользуются интернетом: у «Википедии» 18 миллиардов просмотров в месяц, у Facebook 2,32 миллиарда активных пользователей – мы все связаны одной сетью[152]. Как в этот век, век Facebook, Трампа, постправды и упадка правды, мы будем выполнять свой долг – делиться знаниями с миром? Найти ответы на свои вопросы, вступить в серьезную дискуссию, увидеть унаследованный нами мир свежим взглядом – таковы способы, которые помогут понять наше положение в новой эпохе Просвещения. Борьба необходима. И ее исход не гарантирован.
Каждый из нас может повлиять на будущее. Я не религиозен, по крайней мере пока что, но любой человек видит, каким могуществом до сих пор обладает Библия (да и Коран и другие священные тексты). Любой, у кого есть глаза и уши, может оценить силу величественных соборов и великого искусства, великой музыки, произведений таких писателей, как Мильтон, Достоевский, Фолкнер, Моррисон и другие.
Однако, как говорят нам историки Библии, «когда мы держим в руках современную Библию на английском, мы должны помнить, что это Библия-на-крови»[153].
Возможно, и в самом деле всякая собственность есть кража, как когда-то сказал один человек, и любое знание распространялось ценой крови. Крови – и пламени.
А пламя дает свет.
5
Визуальное обучение (I)