Но это было еще не все. Переместимся вперед: 17 декабря 1965 г. попечителя Института Лоуэлла, Ральфа Лоуэлла, приглашают выступить на заседании Комиссии Карнеги, созванной Джеймсом Киллианом, в Нью-Йорке. Он рассказывает, как гордится работой Кооперативного совета по вещанию Института Лоуэлла и членскими взносами партнерских учреждений (которых стало значительно больше), соразмерных первоначальному пожертвованию Лоуэлла. Напоминает комиссии о важности телевидения: «Как единственное средство массовой информации, способное одновременно передавать звук, картинку и цвет, причем мгновенно, это информационная и образовательная сила, которой нет равных».
Прямо сейчас в нашей стране, говорит он, есть две системы пользования телевидением. Первая, коммерческая, раздута, могущественна и чрезвычайно хорошо финансируется. У нее огромные технические возможности, самое лучшее оборудование, бесконечная энергия. Вторая, образовательная, относительно скромна, неэффективна и постоянно страдает от недостатка денежных средств. Ей слишком часто не хватает людей, лидеров, стимула.
Но мы должны выделять ей средства, говорит он, в основном
из-за растущего ощущения: то, что мы передаем с помощью телевидения, повлияет на общество, которое мы создаем. За «111» и другими образовательными телеканалами стоят величайшие образовательные и культурные институты нашей страны. Образовательные каналы типа «111» выражают высочайшие стремления общества, пусть и неидеальным образом. С помощью своего основного, внеклассного, метода обучения они дают восприимчивым умам, где бы те ни находились, широчайший спектр информации, известной человечеству, и показывают им лучшее, что человечество может предложить[162].
Династия Лоуэллов, от Джона до Ральфа, ведет нас от лекций к общественному образованию, от общественного образования к телерадиовещанию и приводит обратно к лекциям. И это укрепляет общую надежду: нам удастся противостоять худшему, что может предложить человечество.
За неимением более подходящего термина назовем его Вселенной монстров.
В центре этой великой истории – то, что на раннем этапе жизни Америки назвали «визуальным образованием». Прекрасный термин, если про что и можно так сказать. Все началось с появления кино на пороге XX века и продолжается до сих пор. Пока вы читаете эту книгу, кто-то где-то смотрит образовательное видео онлайн, а кто-то другой (вероятно, даже я) делает его. Временами дифирамбы визуальному образованию звучали довольно громко, и некоторые отрезки нашей истории можно охарактеризовать как благоприятные для высочайших надежд и мечтаний по поводу этой концепции. Таким периодом было начало 1920-х, потом 1950-х, все 1960-е с их Комиссией Карнеги, созванной Киллианом, и удивительной историей основания американского общественного телерадиовещания. И сейчас мы снова проживаем такой период – благодаря интернету, самоотверженности влиятельных просветителей, стремящихся дать знание всем людям мира, и мечте об онлайн-образовании, все еще манящей нас и до сих не исполнившейся. Однако, несмотря на вышеописанную вдохновенную речь Линдона Джонсона, произнесенную им в тот момент, когда мы запускали, возможно, свой лучший проект в этой сфере, наши начинания всегда оказываются задушены, наш путь к знанию и методы его распространения – разгромлены более крупным, могущественным, популярным и гораздо более прибыльным левиафаном развлечений с его безобидной концепцией и ложной информацией, за которыми скрывается еще большее зло – стремление одурманить население, чтобы оно не могло действовать сообща и заботиться о собственном благе.
Получается, что история прогресса визуального образования в равной степени является историей регресса и те, кто несет его знамя в благоприятные времена, всегда кажутся оппозиционными фигурами, хотя естественный порядок вещей предполагает, что все как раз наоборот[163]. Конечно, это не всегда должно было быть так. Эпоха кино началась ориентировочно в конце XIX века, во времена Томаса Эдисона. К 2020 году мы наслаждаемся кино и телевидением уже 100–125 лет, но, несмотря на деятельность Комиссии Карнеги 1967 г. и иные попытки принести нам Просвещение, мы вот-вот облажаемся и сядем в лужу, как уже сделали это с печатным делом, музыкой и многим другим. Мы вот-вот загоним свой творческий гений в те же безжизненные дебри правил публикации, сбыта и продаж, в ту же почти никак (сейчас) не регулируемую среду, под контроль тех же не испытывающих вдохновения и не умеющих вдохновить руководителей, в мир все тех же пространных банальных контрактов, не учитывающих даже важнейших свобод, и все того же презрительного отношения со стороны общества – исключительно токсичная комбинация, которая вкупе с тем, что мы как республика не способны защищать свои базовые социальные свободы, обяжет нас и дальше пребывать в противоестественном, изуродованном состоянии. Обяжет намеренно не делиться знанием, лишит шанса сделать мир лучше, какими бы благородными ни были наши стремления.
Господи, как мог бы сказать Тиндейл, каков парадокс!
Вейчел Линдсей, один из первых американских кинокритиков, человек, глубоко чувствующий силу кино и питающий насчет него большие надежды, заметил параллели между печатной и экранной культурами, между полным жизни кино, которому только предстояло тогда завоевать «мировую сцену», и давно умершими древними языками, между библиотеками, с одной стороны, и словарями с энциклопедиями – с другой. «Эдисон – новый Гутенберг, – писал Линдсей в 1915 г. – Он изобрел новое книгопечатание». Про египетскую «Книгу мертвых» с ее кладезем иероглифов и пиктографических знаков он писал, что это «несомненно, величайший кинофильм, какой я когда-либо видел». Таким образом, «американская культура с каждым днем становится все более иероглифичной»[164]. «Художественные галереи в Америке должны управлять также университетами и киностудиями. Окончательные стандарты общественной жизни должны утверждаться в художественных галереях, а не в музейных библиотеках или обычных учебных заведениях. И великим оружием художественных галерей всей земли должна стать иероглифика будущего, поистине художественное кино». А как насчет создателей этого кино, особенно профессиональных кинорепортеров? «Они должны взять на себя священную обязанность стать проводниками в новом мире, зная, что в их власти способствовать установлению абсолютной демократии».
Будто бы голос из будущего, Линдсей спрашивает:
Почему миллионеры, обладающие таким замечательным инструментом, опускаются до подобной глупости и навязывают ее людям? …Это американское изобретение, кинетоскоп, которое влияет или еще повлияет на жизнь людей не меньше, чем оружие в Европе [1915 г.!], еще не осознало своей силы.
Он предсказывает:
Фильмы окажутся в… школах… Учебники по истории, географии, зоологии, ботанике, физиологии и другим наукам будут иллюстрироваться стандартизированными кинопленками. Наряду с этими переменами в определенных центрах станут доступны киноаналоги толкового словаря или Британской энциклопедии…
Неизбежно появятся библиотеки фильмов, столь же востребованные, даже если и не столь многочисленные, как книжные библиотеки. Оборудование и расходы в сфере кино будут невообразимыми… Каждая значительная попытка развить благородный стиль будет сравнима с тем, какой вклад авторы, писавшие на раннем английском, внесли в формирование языка Библии, Шекспира и Мильтона. Мы доводим до совершенства средство массовой информации, которое останется с нами на века, как китайские иероглифы. И как китайский язык, оно в конце концов, вне всяких сомнений, станет хранилищем объемных классических трактатов, имперских хроник, законов, традиций и религиозных наставлений.
Предвосхищая дебаты в Массачусетском технологическом институте и где бы то ни было еще в 2020 г., Линдсей продолжает:
Когда люди получают высшее образование в университетах, им приходится кропотливо трудиться над порождением литературного заговора под названием дипломная работа, и никто за пределами университета о ней никогда больше не услышит. Но если это мертвое для демократии сочинение выполнить в кинематографической форме или хотя бы в виде стенограммы фильма, то у него есть шанс стать живым и привлечь людей – при условии, что в нем есть университетская основательность, умеренность суждений и замах на научное открытие в конце. Это было бы неким факультативом. Бесконечный поток критики, которую обрушивают деканы на головы выпускника, прежде чем одобрят его работу, приведет к стандартизации понимания научного факта по всей стране. Представьте, что в фильме, помимо фамилии юного выпускника, автора дипломной работы, будет герб Чикагского университета. В таком случае выпускник сможет принести родному университету столько же славы, сколько футболист[165].
Но мы забегаем вперед.
Томас Эдисон, со своей стороны, свято верил в образовательную силу кино. С его помощью, говорил он, «образование может быть массовым», как производство на фабрике[166]. Он считал фильмы важным и многообещающим инструментом образовательного процесса. Это «почти то же, что принести предмет изучения ребенку или подвести ребенка к нему», предложить ученику «самое близкое подобие реальности»[167]. «Практически боготворимый научной прессой как отец электричества, фонографа и кино», как писал ученый, гениальный изобретатель XX века часто с жаром говорил о том, какими огромными возможностями воодушевлять, вдохновлять и, главное, обучать обладает экран. То было время – почти за век до YouTube, – когда сотни людей и компаний по Америке и всему миру старались использовать эту силу не только в кинотеатрах, но еще и в залах заседаний, офисах, домах и школах. Проекторы и проигрыватели с названиями наподобие «Омограф», «Иконограф», «Проектоскоп», «Паноптикон», «Мьютоскоп», «Космограф», «Биограф», «Эдемграф», «Пауэр-Камераграф», «Кинеклер», «Фантоскоп», «Эрнеманн-Кинокс», «Оптископ», «Патескоп», «Верископ», «Кинетограф», «Кинетоскопа», «Кинетофонограф», «Синкроноскоп», «Аниматограф», «Спирограф» и «Витаскоп» соревновались за место на расцветающем рынке, за внимание и инвестиции. Эдисон говорил: «С помощью движущихся изображений я за полчаса могу объяснить классу юных учеников географию точнее, чем педагог – за месяц». «Искусство кино, – продолжал он, – станет большим дополнением к печатному искусству в передаче и распространении знания»[168].
В те ранние годы – в конце 1900-х, в 1910-х, 1920-х, совсем как столетие спустя, с приходом интернета, – активно создавались новые организации, коммерческие и некоммерческие, которые предпринимали, распределяли, анализировали и координировали усилия, чтобы внедрить кино в обучение. Среди них были Национальная академия визуального обучения, Американская ассоциация визуального обучения, Общество визуального образования, Подразделение визуального обучения Национальной ассоциации образования и другие. Редакторы первого выпуска журнала «Визуальное обучение» писали: «Мы верим, что будущее, которым увенчаются наши усилия в области визуального обучения, окажется более блестящим, чем в мечтах его самых ярых приверженцев»[169]. Французский кинопродюсер и кинопрокатчик Шарль Пате заявил, обращаясь ко всему миру: «Кино – это газета, школа и театр завтрашнего дня». Профессор в сфере образования утверждал, что «фильм – самый мощный фактор образования в современной цивилизации»[170]. Эдисон между тем, как обычно, подкреплял свои слова действием, снимая учебные ленты по истории, такие, например, как «Колонисты» (про американскую революцию), и по естественно-научным дисциплинам, с такими названиями, как «Павлиноглазка цекропия», «Магнетизм» и «История жизни тутового шелкопряда», не только для кинотеатров, но и для школьных проекторов[171].