– Да, примерно так все и было. Ну и что же? Удалось ему?
– Не то чтобы. Ученые мужи Пергама просто придумали на чем еще можно записывать тексты. Восковые таблички – недолговечны. Глина – неудобна, да и легко бьется. А вот высушенные кожи животных оказались кстати и назвались пергаментом. Я читал несколько таких книг, кодексов – правда они… – как бы это сказать – пованивают.
Гален улыбнулся, пожал плечами и просиял.
– Один римлянин, весьма известный, изрядно подпортил пергамскую коллекцию, в лучшие времена насчитывавшую тысяч двести свитков, а то и больше!
– Да, я слышал! – с улыбкой перебил я Галена – в Александрии эта история обросла легендами, порой весьма пикантными. Марк Антоний, любимец убитого Цезаря, приказал перевезти все самое ценное для его возлюбленной Клеопатры и, пожалуй, это еще довольно безобидный пример из длинного списка безумств их страсти.
Гален не ответил. Он с нетерпением поглядывал в оконные прорези. Раеда, проседая под тяжестью взваленной ноши, несла нас вдоль холмов, густо поросших кустарниками и невысокими деревьями. Все чаще на нашем пути попадались бредущие по дороге крестьяне. Наперевес с котомками, они брели под палящим солнцем в сторону города. То тут то там мы проезжали глинобитные хижины.
За очередным поворотом дороги, проложенной в обход основных неровностей и растительности, я увидел массивный холм, крутыми склонами поднимающийся вверх, казалось, на добрую милю.
На вершине его гордо возвышались стены, выложенные из каменных блоков. На разной высоте виднелись каменные постройки, а поверх всех, ослепительно сверкая в полуденном солнце, белели мраморные колонны роскошного храма. Словно нависая над обрывом, он торжественно встречал движущихся в сторону города путников, сходу демонстрируя как богатство города, так и невероятную искусность его мастеров.
– Вон там! Видишь? – Гален указывал пальцам на те же блестящие колонны, – храм, посвященный божественному Траяну, законченный при Адриане. Том самом императоре Адриане, что даровал моему отцу римское гражданство. И этот храм... Самый роскошный в нашем городе! Намного больше, чем храм имперского культа! Коринфский стиль – шесть колонн по коротким и девять по длинным сторонам – истинная ода симметрии, само воплощение гармонии – возбуждение Галена становилось все заметнее.
Я несколько раз видел его в такой экзальтации, но разве что когда он выступал на публичных анатомических демонстрациях.
– Я знаю всякий узор, каждую неровность на поверхности его стен. Эти прожилки под идеально отполированными поверхностями мрамора…Теперь уже…да – ровно сорок лет минуло, с тех пор как грандиозные работы завершились его блестящим открытием. Там же, рядом, дворцовый комплекс, арсенал и библиотека – я все тебе покажу Квинт, быть может уже сегодня! Зачем откладывать!?
– Позади, на склоне холма, огромный театр – он поразит твое воображение – я уверен! А к нему прилегает и алтарь Зевса, с его гигантомахиями. Ты же знаешь легенду об их противостоянии, да? Там, недалеко, верхняя агора[13], а внизу – роскошнейшая, выстроенная на века стоа[14], меж колонн которой более полумили. Представь только Квинт, более полумили простирается мраморная дорога к Асклепиону! Тому самому святилищу, что так поменял мою судьбу…
— Все это Акрополь. Мой Акрополь… – Гален мечтательно откинулся на спинку скамьи и, закинув руки за голову, улыбался. Его лицо светилось счастьем и радостью вновь обретенного дома. – Храм Траяна, стоа, перестроенный Асклепион – знаешь, что это Квинт? – через некоторое время спросил Гален.
– Лучшие места Пергама? – беззаботно уточнил я, разглядывая строения на холме. Мне было радостно видеть своего учителя таким счастливым.
– Да, но не только, улыбнулся он. – Все это бессмертное наследство, оставленное мне отцом. Да-да! Греции, Риму и… мне!
***
Помимо всех архитектурных чудес, о которых рассказывал Гален, когда мы подъезжали – неожиданностью даже для него, не видевшего родной город почти десять лет, стал громадный амфитеатр[15], выстроенный за этот период и сейчас стремительно готовящийся к торжественному открытию. Рассчитанный на двадцать пять тысяч зрителей, жаждущих кровавых зрелищ и острых впечатлений, он был всего в половину меньше амфитеатра Флавия в Риме – крупнейшего их всех, что когда-либо возводила человеческая рука.
Пергам…Этот город оказался настоящей жемчужиной в гордой короне греческих полисов Малой Азии. Он раскинулся над равниной у реки Кайкус, в нескольких часах пути от моря. Над путаным лабиринтом улиц и рынков гордо возвышался скальный отрог акрополя. Эта, наиболее старая часть города, служила местом, где проживали самые знатные семьи, в том числе, конечно, и семья Галена.
Более ста двадцати тысяч греков, римлян и всевозможных иных подданых необъятной империи заселили склоны Пергама – жизнь здесь била ключом. Агора – городская площадь, сердце общества, кишела всяким людом, заставленная торговыми рядами булочников, мясников, красильщиков, кузнецов, гончаров и всех, кого себе можно вообразить.
После Александрии меня сложно было удивить шумом большого города, однако именно в Пергаме я ощутил особый уют. Стоило пройти к его противоположной стороне, как открывался величественный вид на реку, местами расширявшуюся и образовывавшую небольшие озерца, в которых виднелись редкие островки. С высоты Акрополя они казались спинами задремавших великанов, успевших зарасти мхом – такими крохотными были на них деревья.