Тень Галена

Устроившись, с позволения Галена, в гостевом крыле его просторного дома на агоре, я целыми днями бродил по Пергаму, то вдыхая острый аромат пряностей на рыночной площади, то морщась от острого запаха мочи, неизбежно преследующего любое красильное производство и постирочные. Посетил библиотеку, которая хоть и была огромной, но здесь я, не без приятной гордости, ощутил александрийское превосходство. Особенно же мне понравились фонтаны, которые расхваливал и Гален. За сорок три мили из Сомы могучий акведук[16] приносил воду. Не жесткая, не мягкая – она была удивительно приятна на вкус и на многие часы утоляла жажду. Пить эту сладковатую воду в жару начинавшегося лета было особенно хорошо.

За несколько последующих недель Гален повидался со всеми, в чьих умах за долгие годы еще не стерлась память о нем. А таких оказалось немало.

Еще больше теплоты и уважения он встречал потому, конечно, что был сыном Элия Никона, прославившегося на весь Пергам как талантливый архитектор и один из главных создателей храма божественного Траяна. Город помнил и чтил заслуги Никона и, помимо золотого моста к жизни, полной свободы и лишенной необходимости думать о пропитании, Гален унаследовал от него репутацию, соответствовать которой, а тем более превзойти, казалось, делом чрезвычайно трудным, если вообще возможным.

Мой друг, впрочем, не испытывал на этот счет никаких сомнений и, едва не с первых дней, заявил, что наша главная и первостепенная задача теперь, отдохнув, завоевать репутацию самых искусных врачей Пергама. Лучший же способ обставить все таким образом, чтобы конкуренция разрешилась сама собой – завоевать уважение и место при наиболее могущественном и несметно богатом человеке всей Малой Азии. По счастливому стечению обстоятельств, он как раз сейчас в Пергаме исполняет свой государственный долг, назначая верховного жреца культа императора – радостно заявил Гален.

Подобные речи словно отсылали нас к детским фантазиям или мифологическим героям, сквозь народный эпос пробивающих себе путь к бессмертию и славе, так что я сперва не воспринял их вполне буквально. А зря!

Я полагал, что Гален попробует найти себе место при пергамском Асклепионе, самом крупном храме этого бога во всей империи, или, может быть, станет вести частную практику, удивляя неискушенных местных жителей чудесами рецептов Нумезиана из Коринфа и известной на весь цивилизованный мир александрийской хирургии, азам которой успел поучиться и я. Готовый помогать ему в мелких операциях и активно учиться, наблюдая за теми, что посложнее – я с интересом ждал, что же он предпримет. Но Гален не спешил раскрывать свои планы.

– Как ты думаешь, Квинт, что могло бы его зацепить? Как убедить человека таких высот, что я не просто достоин его внимания, но должен стать ему незаменимым врачом?

Все еще не понимая, чего именно он хочет, я решил поиронизировать.

– Гален – рассмеялся я, – прости меня, но я не вполне уверен, что представляю, о чем ты говоришь. Мы же имеем в виду медицину, не политику?

– Конечно, бодро отвечал Гален, – Асклепий направил меня на путь медицины и ни при каких обстоятельствах я не сверну с него!

Он встал и беспокойно зашагал по таблинуму – своему кабинету, беспорядочно заваленному множеством книг и свитков, привезенных со всего света. Здесь можно было найти, наверное, половину письменных свидетельств греческой культуры, вывезенных из библиотек Смирны и Коринфа, из величественной александрийской, а также и самых редких изданий, скупленных у множества моряков, заходивших в гавань Александрии со всей империи.

– Но что могло бы…? – Гален внезапно замолчал, словно его осенила идея. – Квинт! Я, кажется, знаю, что мы могли бы попробовать предпринять, – он понизил голос, словно нас могли подслушивать.

Мы находились в загородном поместье Элиев. Искусно выстроенный дом раскинулся за пределами основной части города где, как цитировал отца Гален, и воздух был прозрачнее и вкус свободы сладостнее. Здесь Никон часто скрывался от бесконечно испытывающей его терпение на прочность супруги, которая не сразу и узнала, что такое загородное поместье у ее семьи вообще существует. Обширная территория вокруг дома была четко поделена между виноградниками, пшеницей и другими полезными культурами. За несколько лет до своей смерти отец Галена всерьез занялся виноделием и селекцией.

– Послушай-ка – Гален расхаживал взад и вперед, словно отдавал дань прадеду, меря шагами землю.

– Одиннадцатого дня после ид, если по-вашему, по-римски – Азиарх[17], господин Малой Азии, будет в своей резиденции. В этот день он никуда не сможет отлучиться, ведь город будет ликовать, отмечая Фортуналии, так?

– Фортуналии, Фортуналии – это праздник Цереры, Весты и Фортуны, когда начинают жатву?

Гален кивнул

– Пусть так. Ну и что же?

– А вот! После обрядов он, в окружении приближенных, вероятнее всего появится и на агоре. Будет много народу, торговля в такой день кипит, а актеры, плясуны и прочий творческий люд беснуются, пытаясь привлечь внимание.

– Почему бы и нам не быть там?