Тень Галена

22
18
20
22
24
26
28
30

– Двадцать тысяч, да ты с ума сошел! Как мы сможем столько унести? – удивленно воскликнул я.

Гален снова удивлял подвигами состоятельности. И, похоже, не только меня – жрица Артемиды в Мирине, городке на западе острова, где мы причалили, была изумлена нисколько не меньше. «Врачебная алчность» моего учителя сулила оставить остров без печатей и младшие жрецы, кидая на нас пронзительные взгляды, казалось, засучили рукава, готовясь заняться своей грязной работой сразу, как назойливый покупатель оставит их в покое, скупив весь товар.

– Так это мне на всю жизнь… – невозмутимо и с улыбкой отвечал Гален.

Выглядело так, будто он собирается прожить, по меньшей мере, целый век. Вскоре двадцать тысяч печатей переместились на дно трюма, где уже покоилась разнообразная руда, щедро подаренная прокуратором Кипра. Медная, цинковая, какие-то цветные их соединения, а также кадмий и дифригий, способность которых останавливать кровь отметил Гален. Венчали всю эту гору россыпи сверкавших кристаллов, которые на прощание вручил вдребезги пьяный наместник. Он обнимал Галена, клялся в вечной дружбе и, хотя его манеры были грубы, а нрав жесток – прокуратор оказался человеком прямым, понятным и оттого не лишенным некоторой симпатичности.

От принятого на борт груза корабль, казалось, даже нарастил осадку и я, со всей деликатной вежливостью, предостерёг Галена от продолжения путешествия, ведь купи мы еще двадцать тысяч каких-нибудь плодов или пару сотен амфор особенно целебных масел – я не удивился бы, зачерпни наш корабль воду бортами.

Гален от души посмеялся и заверил, что теперь уж мы отправляемся в Пергам и, более того, прибудем туда уже на этой неделе. Если, конечно, Эол проявит к нам милость.

***

Пергам расположился милях в двадцати от побережья, где мы причалили. Едва мы сошли на берег и задолго до того, как город открылся перед нашими взорами, Гален уже вовсю суетился, то проверяя поклажу, то покрикивая на растерянно суетящихся вместе с ним Евсея с Полидором.

Когда весь внушительный багаж был, наконец, упакован и погружен – мы расселись в просторной раеде[12]. Эта крытая колесница, приводимая в движение силами четырёх лошадей, зашуршала железными колесами, вздымая пылевые бури. Гален несколько успокоился и, похоже, поймал поэтический лад.

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,

Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, Многих людей города посетил и обычаи видел,

Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь…

Гален одухотворённо цитировал Одиссею, выхватывая то один, то другой отрывок. Я с интересом слушал его, восхищаясь этой памятью, которая, словно бездонная амфора, могла вмещать в себя все новые знания, накопленные за прошлые века.

Рабы и Киар – кельтский юноша, кажется, не вполне разделяли наш энтузиазм к культурным изысканиям и широко зевали. Несмотря на тряску, дорога разморила их.

– Между прочим, я отдаю дань Гомеру совсем не случайно, Квинт – голос Галена вывел меня из задумчивости. – Легенды говорят, что Пергам был основан сыном Андромахи и Гелена – это был брат Гектора. Новорожденного назвали Пергамом, и почему же, как ты думаешь?

Я рассеянно пожал плечами.

– В память о Троянской войне, ведь в легендарной Трое так называлась главная цитадель. Ты не знал?

– Нет, не доводилось читать об этом. Удивлен, что город настолько древний – признался я честно, – зато я много слышал о пергамской библиотеке и ее схватках с александрийской, за первенство по числу книг.

– Да? И что же именно слышал? – Гален испытующе посмотрел и вооружился учительским тоном, словно принимал у меня экзамен. Мне кажется, он просто хотел занять время, чтобы отвлечься.

– Ну, я читал, что Птолемей восьмой, в те времена царь Египта, несколько веков назад приказал запретить вывозить папирус и строго следить, чтобы он ни при каких обстоятельствах не попал в Пергам. Тогда писать трактаты, способные сохранить ценный груз своего содержания, станет не на чем. А, следовательно, и библиотеку станет нечем пополнять...