Это было просторное, прямоугольное сооружение, наружу выходящее глухими торцевыми стенами, побеленными известью, что делало пространство внутри чуть прохладнее. Внутри дом делился на две части – в официальной, собранной вокруг атриума, собирались гости и находился роскошный триклиний, посреди которого рабы уже накрывали для гостей обильный стол. А вторая, семейная зона, была выделена и прикрыта изящно расшитыми толстыми занавесками – за ними ничего нельзя было увидеть, но было ясно, что там живут домочадцы с личными рабами-помощниками.
Оба этих помещения были прекрасно приспособлены к местной дневной жаре, позволяя свежему воздуху свободно циркулировать в коридорах и комнатах. Не было сомнений, что как и на вилле Луция, по ночам и зимой здесь греет полы гипокаустерий.
В центре атриума раскинулся бассейн с огромным фонтаном. Выточенный из казавшегося цельным куска желтого мрамора, он гордо возвышался над водой. Мрамор такого оттенка, я слышал, можно достать только в Нумидии, но привезти эту махину сюда, должно быть, стоило целого состояния. По поверхности идеально прозрачной воды скользили кувшинки – где их только удалось достать?
Со всех сторон бассейн был окружен цепочкой колонн из фригийского мрамора – их лиловые прожилки олицетворяли и подчеркивали, что хозяин не просто чрезвычайно богат, но имеет здесь полную, абсолютную власть.
Мы возлежали на широченных мраморных клиниях, выставленных буквой «П» и сверху, для мягкости, обитых бархатистыми тканями.
По центру раскинулось огромное блюдо из цельного куска меди, которое некоторое время назад с трудом вынесли четверо мускулистых рабов. Закуски и блюда поражали воображение, а вина – фалернское и множество других, еще более дорогих сортов, названия которых я и не знал, не будучи искушенным в пиршествах – лились рекой. Бахус благословил бы этот вечер. Но мне не удавалось разделить его восторга.
– Проклятый туман день и ночь висит там, промораживая твои кости – басил прокуратор, предаваясь воспоминаниям о своей службе в Британии. – Через несколько месяцев я уже подхватил надсадный кашель и временами ощущал, что скоро выхаркну собственные легкие, если проведу на этой забытой богами земле хотя бы пару лет.
Его жена, темноволосая и привлекательная женщина, моложе его лет на двадцать – не старше Луция и Галена – с равнодушным видом жевала виноград. В моменты, когда ее муж особенно распалялся, ее глаза закатывались, а на лице отображалось легкое презрение скучающей матроны.
Также вольными и невольными слушателями оказались я, Гален, Луций и еще с полдюжины благообразного вида мужчин, вероятно из местных управляющих, пришедших вместе со своими женами.
Одна девушка особенно запомнилась мне. Длинноволосая, молоденькая, одетая в длинную, лазурного цвета столу, перекроенную на более современный манер, с кокетливо выглядывающем при движениях бедром – она лукаво переглядывалась с Луцием, будто их что-то связывало. На лице, ближе к носу, у нее красовалась заметная родинка.
Ее муж – грузный немолодой мужчина в тоге, уже изрядно опьяневший, ничего не замечал и с почтительным, хотя и напускным восторгом, заглядывал в рот хозяину пира.
– Как вы помните, лет двадцать с небольшим, когда местные иудеи утратили всякое понимание отведенного им в империи места – на Кипре полыхнуло, – сжимая нож вдохновленно гудел прокуратор.
Двое рабов, ловко пробираясь между роскошных ваз, на пути от бассейна к триклинию, несли блюдо с запеченной свиньей. Аппетитного цвета, она блестела от масла и была щедро приправлена специями, словно посыпанная разноцветными блестками.
– Не церемонясь и залив их кровью, – продолжал прокуратор, – Адриан постановил, что отныне и в дальнейшем, наместником острова должен быть человек с настоящим военным опытом! А не какой-нибудь тщедушный дворцовый мужеложец, что обделается если рядом заорет ишак…
Аудитория громко расхохоталась.
Угодливые лица вытягивались, изображая восхищение, будто рассказчик этих историй был блистательным ритором.
– А уж я-то, уж я, после Британии ведя легион заглянуть и погреться в Иудее, очень скоро поднаторел в обращении с этими грязными… – наместник мощно вонзил нож в свинью и, перехватив рукоять, одним рывком вспорол ей брюхо. Внутри оказались запеченные жаворонки.
– Троянская свинья, дорогие гости! Прошу вас, «профу»! – рукой он отправил в рот сочный кусок свинины, а стоявший поблизости раб немедленно подбежал и обтер его испачканные маслом пальцы смоченным в фиалковой воде полотенцем.
Было уже к полуночи – гостей, изрядно набравшихся вина, развлекали актеры. Отпуская сальные шутки они вызывали гулкий хохот пьяных мужчин. Гости входили и выходили, кого-то, не рассчитавшего с едой или звавшего Бахуса, обильно рвало.
Я видел, что Гален, как и я, смеется скорее из приличия. Время от времени он комментировал что-нибудь цитатой из творчества Аристофана, цитируя «Лисистрату» или «Облака». Однако, окружающих мало интересовала литература, как впрочем и речи известных ораторов.