Монгол. Черный снег

Я не отстранилась. Я не могла. Этот поцелуй был всем, чего я когда-либо хотела, и всем, чего я боялась. Я чувствовала его боль, его борьбу, его тьму — всё это было в каждом его движении, в каждом касании.

Когда он наконец оторвался от меня, я всё ещё стояла, не в силах дышать. Мои руки дрожали, а сердце билось так, что я думала, оно вырвется из груди.

Тамир смотрел на меня, его взгляд был полон боли и ярости. Он тяжело дышал, как будто только что пробежал марафон.

— Это была ошибка, — сказал он, но его голос дрожал.

— Нет, — ответила я, с трудом переводя дыхание. — Это была правда.

Он закрыл глаза, его челюсти сжались.

— Диана, я не могу.

— Ты можешь, — я подняла руку и осторожно коснулась его лица, чувствуя, как его кожа дрожит под моими пальцами. — Ты просто боишься.

— Чёрт побери, я не боюсь, — взорвался он, хватая мою руку и отрывая её от своего лица. — Я знаю, чем это закончится. Я уничтожу тебя, Диана. Ты этого не понимаешь?

— Я готова, — сказала я твёрдо, и в моих словах не было ни капли сомнений.

Он смотрел на меня долго, слишком долго, его глаза метались, как будто он искал хоть что-то, что заставило бы меня отступить. Но я не отступала.

— Ты делаешь ошибку, — прошептал он, снова поднося руку к моему лицу. Его голос был тихим, но в нём звучала такая боль, что мне хотелось закричать.

— Пусть так, — ответила я.

В этот момент я знала только одно: я не отпущу его. Даже если это сожжёт нас обоих.

Глава 23

Я сижу в машине перед особняком Тамерлана. Снаружи всё тихо: огромные чёртовы ворота, идеальный газон, ровные светильники вдоль дорожки. А внутри меня буря, блядь. Такая, что кажется, ещё секунда, и я взорвусь.

В руке сигарета, вторая за последние пять минут. Или пятая? Я даже не считаю. Я затягиваюсь так сильно, что дым жжёт лёгкие, а пепел сыплется на джинсы. Плевать. Я просто смотрю на это грёбаное здание перед собой и чувствую, как меня начинает трясти. Не от холода. От злости. От отчаяния.

Ну давай, Тамир. Давай, сука, иди и расскажи ему. Говори всё, как есть. Скажи своему идеальному брату с его идеальной жизнью, что ты был игрушкой. Что тебя ломали. Что ты был никем, ничем. Кусок мяса. Скажи ему, что ты — грёбаная поломанная вещь, которую кто-то использовал, чтобы удовлетворить свои грязные фантазии. Давай, говори.

Я выкидываю окурок, достаю ещё одну сигарету, прикуриваю. В машине уже стоячий дым, он режет глаза, но я не открываю окно. Не хочу слышать, как тихо вокруг. Эта тишина давит. Как и всё остальное.

В голове голос Батора. Этот мерзкий, змеиный голос. Его ухмылка. Его слова: "Она говорила, что ты всегда был хорошим мальчиком, Тамир. Ты ведь помнишь, да? Помнишь, как она тебя любила?"