А-кам с содроганием вспоминал все те презрительные слова и оскорбления, которыми минуту назад наградил кота. Чудовище, конечно, не оставит их безнаказанными.
– Я понимаю собачий кинит и говорю на нем. Удивлен? Неужели ты думал, что собаки и кошки, которые живут под одной крышей, никогда и словом не перемолвятся? Иди-ка прочь, пупсик, пока мамочка и папочка тебя не хватились. Если они сюда примчатся, мне придется встать, чтобы отделать их, а я так славно пригрелся на солнышке.
А-кам, сгорая от стыда, представил, каким он кажется со стороны. Маленький, слабый звереныш, пушистый, покрытый детским жирком, – ничего не скажешь, хорош доблестный боец.
– Хорошо, хорошо, я ухожу. Послушайте! – набравшись смелости, выпалил он. – Может, вас не затруднит повернуться и уйти отсюда. А то мои брат и сестра наблюдают за нами из-за угла, и…
– Мне-то что с того? – Кот зевнул, распахнув зияющую пасть с острыми зубами. – Никуда я не пойду.
– Ну… ладно, – уныло пробормотал А-кам.
Понурый лисенок уже собирался убраться восвояси, когда кот вдруг истошно возопил – так, как умеют лишь представители горластого кошачьего племени:
– О нет, свирепый лис! Я не решусь вступить в бой с таким грозным врагом! Прощу, пощади меня. Клянусь, я не причиню вреда никому из твоих близких.
От неожиданности шерсть на загривке у А-кама встала дыбом.
– Ну, pissenlit, каково? – спросил кот, понизив голос. – Вернешься к своим героем-победителем. Давай проваливай, ты мне надоел.
А-кам не заставил себя упрашивать и важно прошествовал к О-миц и А-саку.
– Что ты ему сказал? – выдохнула потрясенная О-миц.
– Да ничего особенного. Всего-навсего посоветовал быть осторожнее и держаться подальше от нашей свалки, – небрежно бросил А-кам, сердце которого все еще колотилось где-то в горле.
А-сак кивнул.
– Ты был немногословен, – заметил он, бросив на брата пронзительный взгляд.
Глава 20
Как-то поутру Камио вылез из норы-машины, тщательно проделав все необходимые ритуалы. С тех пор как у них появились детеныши, О-ха с особым трепетом относилась к подобным вещам. Камио держался в стороне, когда она обучала лисят обрядам, освящающим еду и воду, сопровождающим процесс ограничения владений, магическим действам, сопутствующим смерти. Он никогда не позволял себе непочтительно отозваться о ритуалах и традициях, но бесконечные песнопения, пляски, заклинания и баллады неизбежно нагоняли на него скуку. Впрочем, в глубине души он поражался, что О-ха хранит в голове все эти премудрости, что она знает такую пропасть туманных и изысканных выражений, заменяющих, к примеру, слово, означающее… скажем так, оставление меток.
– Самое естественное дело, и нечего тут темнить, – бормотал он себе под нос, следуя новой лисьей тропой, проложенной через
У ворот в парк лис остановился. За оградой копошились человечьи детеныши – со смехом и визгом они играли на площадке. Камио скользнул в заросли кустарника, что тянулись вдоль ограды, и, пользуясь ими как прикрытием, отправился вглубь, туда, где сохранился нетронутый островок леса. Камио решил кое-что разузнать. Надо было выяснить, жив ли барсук Гар. Когда они скрывались на болотах, О-ха часто вспоминала Гара добрым словом, и Камио хотелось порадовать ее хорошими известиями о старом приятеле. Конечно, могло оказаться, что полосатого ворчуна нет в живых, но в этом случае ничто не мешало Камио держать язык за зубами, во всяком случае до поры до времени.
Идеальная парочка, О-лан и А-лон, погибли, Камио знал это. В ту ночь, когда город захлестнул Неизбывный Страх, обоих настигли пули. Многие звери нашли тогда свой конец, хотя не только не болели бешенством, но в большинстве своем вообще не были подвержены этому страшному недугу. А-магир тоже пропал – возможно, погиб, возможно, вновь отправился в дальнее странствие, как давно собирался. «Вряд ли старому задире удалось спастись», – подумал Камио. Взамен погибших в парке появились новые обитатели, и с некоторыми из них Камио уже довелось столкнуться.