– Держись! – завопила она, стараясь унять дрожь в голосе. – Карабкайся выше, А-кам! Карабкайся выше!
Но А-кам, задыхаясь от боли и от усилий, лишь болтал в воздухе задними лапами, безуспешно пытаясь найти какую-нибудь опору. Ему никак не удавалось подтянуться, и он мотался, как тряпка, судорожно цепляясь за ветку.
Сейбр тем временем поднялся и носился внизу с окровавленным хвостом в зубах. Он яростно потряс своей добычей, а потом выплюнул хвост – презрительно, словно дохлую крысу.
– Этим летом я уже прикончил одну лису, – прорычал он. – Ты будешь вторым. Сам-то я не ем вас, гадость такую. Выбрасываю воронам. Эй ты, не трепыхайся. Все равно от меня не уйдешь. – И пес немного отступил, чтобы взять разбег перед прыжком.
А-кам все-таки изловчился и подтянул задние лапы, а Миц подбежала к брату и схватила его за загривок. Пес, громко топоча, разбежался и подскочил, но все же не достал до той ветки, где сжался комочком А-кам. Лисенок немедленно перебрался на стену – он едва не терял сознание, и кровь по-прежнему хлестала из раны. Он спрыгнул, точнее, свалился со стены и растянулся на траве, не в силах подняться. Вслед за ним спрыгнула Миц. Она подбежала к брату и в отчаянии уставилась на него – бока А-кама ходили ходуном, язык вывалился изо рта, и трава под ним покраснела от крови.
– А-кам, ты можешь встать? – лепетала Миц. – Вставай, прошу тебя! Что же делать? Может, мне сбегать, позвать О-ха и Камио?
Лисенок попытался приподняться и опять бессильно рухнул.
– Нет, мне не встать.
А из-за кирпичной стены раздавались ругательства и насмешки. Сейбр знал, где они, знал, что они не могут убежать.
– Что, лисье отродье, получил? – надрывался пес. – Остался без своей поганой трубы! Сейчас отдам твое украшение цыплятам, пусть обклюют его дочиста.
– А-кам, ну пожалуйста, попытайся встать, – умоляла Миц.
А-кам послушно поднялся, запинаясь, сделал несколько шагов, но стоило ему дойти до шоссе, как лапы его подкосились, и он упал на асфальт.
– Уходи с дороги, тебя переедет машина! – во всю глотку завопила Миц.
По дороге мчалось несколько автомобилей. Один из них резко свернул в сторону, чтобы объехать А-кама, шины прошуршали по асфальту на волосок от лисенка. Другой, идущий следом, с визгом затормозил.
Миц, опустив голову на лапы, затаилась в траве, с бешено бьющимся сердцем наблюдала, как дверца машины открылась, как оттуда вышел человек. Он обернулся к оставшимся в автомобиле и что-то пролаял. Потом человек – это был самец – направился прямиком к беспомощно распростертому А-каму. Лисенок никак не мог отдышаться, но, увидев протянутые к нему руки, он оскалился и зарычал:
– Не смей меня трогать, а не то…
Человек, как видно, испугался и повернул назад, к машине. Но лисенок был слишком слаб, чтобы бежать. Надев толстые перчатки, человек вновь подошел к А-каму, поднял его, положил своего пленника в багажник, а сам вновь уселся за руль. Мгновение спустя машина скрылась из виду.
– А-кам… – растерянно прошептала Миц.
Все случилось так быстро, что потрясенной лисичке казалось – это кошмарный сон. Только что они с братом вместе играли, не задумываясь об опасностях, отправились на разведку в усадьбу. Им было так весело, так интересно, и вдруг А-кам получил ужасную рану, а теперь и вовсе исчез, и ей, Миц, придется одной вернуться к матери и сообщить о том, что они больше не увидят А-кама.
Горе, которое испытала О-ха, узнав о постигшей А-кама участи, едва не свело лисицу с ума. Материнские инстинкты еще сохранили неодолимую власть над ней, и она тосковала по сыну даже больше, чем по А-хо, своему первому мужу. Несколько дней подряд лисица недвижно лежала у входа в жилище, ожидая, что за ней явится лисий дух и отведет ее к телу А-кама. Какая-то часть ее существа отчаянно надеялась, что лисий дух не придет никогда. И все же у О-ха почти не было сомнений в гибели сына, и ей мучительно хотелось найти его тело и справить над ним все прощальные обряды. Вновь, в который раз, на лисицу накатила волна жгучей ненависти к злобному чудовищу, обитавшему в усадьбе.