И время замерло. Где-то далеко бежит табун. Птица в небе кричит. Возле дальней речки звенят комары. А здесь даже ветер не трогает одежд…
Бойцы стоят, замерев, кто в какой позе, готовые из любого положения броситься на своевольного тиса, лишь только он покажет слабину. Веки дрогнут, пот зальёт глаза, устанет рука или сдастся натруженное больное плечо. Хоть что-нибудь. И его растерзают на месте. С облегчением отпустив ярость за своего Великого.
— Тис! Мне убить его сразу или постепенно? — Тихо, боясь спугнуть сосредоточенное внимание Просо, спросил боец, держащий меня на ноже.
Дурни. Если бы я был ему дорог, если бы я был его ведущим — это бы сработало. А так — это смешно! Просо — просто пацан упрямый. Он не ради кого-то, он ради своей свободы идёт на риск!
Евгений разлепил сведённые губы и, не отрывая взгляда от Великого, произнёс:
— Ты знаешь, чего я хочу.
Константин не ответил.
Он медленно, чтобы не вызывать ухудшения ситуации, приподнял руку, давая знак своим людям подождать, и продолжил молча смотреть в глаза Просо. Было в этом взгляде задумчивое созерцание, оценка и размышление о неисповедимых путях. Только Жанька этого не видел. Для него точка контакта стали и плоти затмевала весь остальной мир.
Секунда. Две… Пять.
Женькина рука дрогнула.
Бойцы ринулись к застывшим противникам, но Константин снова предупредительно раскрыл ладонь.
Глаза Просо стали закрываться. Безвольно от усталости и слабости.
Великий почти нежно зафиксировал падающую руку, ласковым движением, слитым с падениями Женьки, подхватил его ладонь и мягко забрал нож. Женька вздрогнул и начал валиться назад. По бледному лицу потекли молчаливые слёзы обиды.
Какой ты, в сущности, мальчишка ещё, Жанька — так необдуманно себя погубил. И ничем теперь не помочь, не отвести гнева Великого! После того, как он практически простил тебе обидный плевок и глупую невежливость, да так исподтишка ударить его. Эх, Женька.
Он ещё не отключился, лежал, болезненным взглядом смотря в облака, и не обращая внимания на стоящего рядом старого воина.
Константин задумчиво рассматривал нож, поранивший его гортань. Умело крутил в руках, смотрел, как отражается солнце на гранях, и молчал.
Мысли его распознать несложно. А вот как перенаправить?
— Великий!
Клинок возле сердца вздрогнул.
Я задышал мелкими глотками, почти не шевелясь, чтобы не напороться ещё глубже. Искал золотую середину меж вздохом и неподвижностью, чувствуя, как карябает железом нутро.