Ангелы: Анабазис

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вещает о том, что он — Царь великого народа и долго ждал нас, изменников и предателей, для показательной казни, — прислушавшись, отозвался Маугли.

— Весело. Спасибо, — вежливо отозвался Степан. — Очень вдохновляющее начало.

— Знаешь язык? — спросил Михаил.

— Старославянский, — коротко ответил Маугли и продолжил переводить: — Изменница будет сослана в монастырь для замаливания грехов на веки вечные. Князя приблизят и обласкают. А командира его армии четвертуют в назидание. Другим просто отрубят головы.

— Командир — это ты? — повернулся Михаил к Яромиру.

— Ага. А ты — князь.

— Меня не тянет быть им обласканным.

— Не им, а Рарог, — вмешалась Стратим, устало вставая рядом. — Он — ничто. Всё решает она. Для него просто создана реальность, в которой он — король и принимает решения. Все решения — это решения Рарог. Он лишь голос её. Он даже видит не нас, а только созданные образы. И с твоим приходом доживает последние дни.

— А Рарог нас слышит?

— Слышит.

— Замечательно, — криво усмехнулся Михаил и шагнул вперёд. Коротко кивнул Всеволоду «Переводи!»: — Царь великого народа! Мы пришли не для войны! Мы не изменники и не предатели! Всё, что вело нас — известная всему миру слава красоты сладкотелой! Её голос подобен шёпоту заблудившегося ветра в поющем тростнике! Тело равно амфоре, наполненной полынным мёдом, собранным в жаркий день перед ливнем! Её груди…

— Топтыгин, ты в ударе, — угрюмо прокомментировал Кирпич.

— Жи-жить за-захочешь, — отозвался Родимец.

— Заткнитесь! — процедил Михаил, — И так фантазия пасует. Её груди…, - вспомнился рваный ворот, серебреное лезвие-месяц и два белых холма, привлекающих руки. Встряхнулся, изгоняя видение: — Её груди — два спелых плода с запретного дерева! Её бёдра — крутой склон под ногами неловкого путника! Её глаза…

Феникс закричал, замахал руками. Упал в кресло и, словно обиженный и напуганный ребёнок, с ногами забился в дальний угол. Вскинул кулак — магуры привстали и неторопливо двинулись к людям.

— Довольно, — равнодушно перевёл Всеволод. — Ты и только ты увидишь её после того, как остальные умрут. Я хочу узреть, как будут визжать под пытками твои люди, а ты будешь на коленях молить Полнотелую о милости для них и себя.

— Ясно, — коротко ответил Михаил.

За прошедшую неделю он внутренне готовился к смерти, мысленно облачаясь в чистое исподнее и прощаясь со всем, что дорого, уже раза три. И каждый раз был уверен, что вот он и настал, тот самый предел жизни, за которым вера превращается в реальность и фантазии о загробном мире подтверждаются или опровергаются, убивая надежду. Каждый раз надеялся, что на его гибели мир остановится, и смерть вполне удовлетворится им одним, не пройдя дальше, к тем, кто стоит за спиной. Но теперь получалось наоборот. Ему предстояло провести неведомое время либо в спасительном безумии, либо в глухой безнадёжности. А вот товарищей, прошедшим бок о бок суровый путь сюда, ожидала смерть, которую и врагу не пожелаешь. И главное — выхода нет. Даже, если сам себе сейчас пулю в висок загонишь, оживят и заставят глядеть на то, как уходят друзья. Да как бы в наказание не продлили их мучения…

— Боры! — смотря на подходящих стерв, громко сказал Яромир. — Освобождаю вас от слова жизни! Умрите в схватке!

После секундного замешательства тэра отозвались нестройным многоголосьем: