– Но ты вернешься?
– Да.
– Может, стоит заодно увидеться с Марией? Она ведь переживает.
– Я не хочу, чтобы она меня сейчас видела. Тем более что голова забита совсем другим. – Я был абсолютно честен с Волковым и говорил то, во что верил сам.
– А если вы столкнетесь в подъезде?
– Вряд ли. Но если так, значит, судьба.
Я не стал надолго задерживаться у Волкова. Быстро допил чай, взял зонт и отправился домой. То, что сказал мне Володя о судьбе, не было его идеей. Кто-то действительно вложил эти слова в его голову, чтобы он, в свою очередь, передал их мне. Что же это значит? Неужели наша свобода воли, мысли, поступков способна загнать в заранее выстроенный лабиринт? Кто-то может с этим бороться, а кто-то, как Руперт, в силу своей слепоты продолжает движение, не замечая подвоха. А что, если говорить об этом в масштабах всего человечества? Бесконечное число раз переплетенная сеть. Это не укладывается у меня в голове. Если я буду пытаться представить себе масштабы подобной взаимосвязи, то мозг просто взорвется от перегрузки.
Решив, что не буду ловить машину, я шел пешком под зонтом и размышлял. Никогда в жизни я столько не думал. Мне вспомнился Платон, который, если не ошибаюсь, говорил о том, что любой государственный строй рушится от своей самой характерной черты. Демократия опьяняет людей свободой, уравнивает их и в итоге приводит к власти одного наиболее гадкого и мерзкого индивида, тем самым превращаясь в свою собственную противоположность – тиранию. Чрезмерная свобода становится чрезмерным рабством. А затем и тирания гибнет из-за своей жестокости, бескомпромиссности и отсутствия свободы. И оказывается, что не только зло рождает зло, но и добро может стать тьмой именно из-за того, что оно добро. Наилучшие человеческие качества способны принести зло. Возможно, это звучит бессмысленно и глупо, но, с другой стороны, мне абсолютно все равно, тем более что никто не слышит мои бредни.
Я перешел черту, вернуться обратно уже невозможно. Это то же самое, что даровать зрение слепому от рождения, а потом попытаться его отнять. Даже если и удастся ослепить бедолагу, он все равно не забудет всего того, что ему удалось увидеть. Оно будет жить в его голове и преследовать до конца дней. Так и я ничем сейчас не отличаюсь от внезапно прозревшего человека.
Ледяной ветер пробирал насквозь. С диким гулом он проносился по узким улочкам и затихал где-то вдалеке, а тяжелые дождевые капли упорно продолжали разбиваться, как хрусталь, о твердую поверхность грубой реальности. Утратив былые цвета, город потерял для меня всякую ценность. Все эти каменные мостовые, железные ограды, фонарные столбы и старые здания, забитые людьми, отошли на второй план. Остались только дождь и ветер.
Я совсем забыл! Мария беременна. Неужели я стану отцом? Долгие годы думал, что не стоит спешить с созданием семьи: надо пожить, насладиться свободой и независимостью, а остепениться можно и позже. Но нет! Жизнь сама решила все за меня. Возможно, и к лучшему. Хотя отец из меня никудышный – вряд ли я смогу дать сыну все, что ему необходимо. Но я уверен, что Мария станет прекрасной матерью. Все случившееся заставит ее измениться и стать самой собой, ведь ее стервозность – это всего лишь маска.
Улица за улицей оставались позади, как и многие дни прожитой мною жизни, и я все ближе оказывался к своему дому. Весь путь занял у меня около часа. За это время на улице уже совсем стемнело. А вот и знакомый подъезд. Я зашел внутрь и услышал знакомую мелодию из патефона Лилит. Кажется, что ничего не меняется, но это понятие относительное. Все рано или поздно уходит, уступая дорогу новому и неизвестному. Через несколько лет Лилит умрет, и ее похоронят на кладбище рядом со многими людьми ее времени, а квартиру сдадут новым жильцам. Возможно, это будет молодая семья, которая сделает хороший ремонт и наполнит дом свой любовью, а от мелодии из патефона останется лишь эхо, которое будет слышно свидетелям тех дней, когда здесь жила старушка Лилит, каждую ночь вспоминавшая своего погибшего мужа. Но и эхо со временем исчезнет, и тогда не останется ничего. Только пустота и грусть.
Я прислонился ухом к двери. Сквозь музыку можно было с трудом расслышать шаги по комнате – Лилит танцевала, и по ее щекам катились крохотные слезинки старой одинокой женщины.
Кто-нибудь мог заметить меня в коридоре, а мне этого совсем не хотелось. Поэтому я поспешил к себе наверх и спрятался в квартире. Все было на своих местах. Мои вещи, письма тете Ребекке и маме и даже дневник Майкла аккуратно лежали на кровати, как и обещал Незнакомец. Я достал из стола два конверта с марками и запечатал письма – по дороге к Волкову брошу их в почтовый ящик. Наверное, нужно было бы их переписать, но я решил оставить все как есть.
Что сделал бы на моем месте трус? Хотя почему трус? Скорее нормальный, здоровый человек. Он бы собрал вещи, взял с собой Марию и бежал сломя голову из города, от сгущающихся над его головой туч. Но я не имею права все бросить. Я несу ответственность перед собой и другими. И даже если мне суждено умереть, как это произошло с Майклом, то я приму смерть. Жаль, что старик Жан-Луи не написал подробнее, что он имел в виду, ведь это могло многое изменить, а сейчас я уверен, что мой мозг уже не успеет найти такой нужный в эту минуту ответ.
Чтобы не привлекать лишнего внимания, я бродил по квартире в полумраке, то и дело на что-нибудь натыкаясь. Но в ванной, закрыв дверь, включил свет и посмотрел в зеркало. От побоев, нанесенных санитарами, не осталось почти никаких следов. На мне все заживает как на собаке. Я провел рукой по щетине на лице и решил, что следует побриться. За все время нахождения в больнице мне удалось это сделать только один раз, да и то тупым лезвием и под пристальным надзором санитаров. А сейчас меня никто никуда не торопил, бритва была практически новой, и наконец можно было уделить своему лицу немного внимания. Несколько четких и в то же время аккуратных движений уничтожили грубые волоски на лице. Я нагнулся, чтобы смыть остатки пены, а когда вновь взглянул в зеркало, то позади себя увидел Незнакомца в плаще и капюшоне. Судорожно обернувшись, я никого не увидел. Галлюцинация? Видение? Не знаю. Я по-прежнему был в квартире совершенно один. Он преследовал меня все это время, но зачем? И чего ждет сейчас?
Еще раз осмотрев квартиру, я взял кое-какие вещи и пошел назад к Владимиру, не встретив по дороге никого из своих соседей.
Однажды мы снова встретимся
По дороге я, как и хотел, кинул письма в почтовый ящик и не спеша направился к Волкову. В этот раз, шагая по каменной коже города, я попытался увидеть в бесконечном дожде что-то хорошее. На нашей планете слишком много людей, которые видят только плохое, а вот тех, кто даже сквозь тьму способен разглядеть свет и пытается научить этому других, можно пересчитать по пальцам. Но что может быть хорошего в непрекращающихся потоках холодной воды, льющихся с неба? Не знаю. После стольких дней, проведенных в заточении в больнице, я должен быть рад дождю и свободе, но ничего подобного я не испытывал. Видимо, я уже окончательно потерян.
– Эй, парень! – чей-то грубый голос остановил меня посреди улицы.