– Неудивительно. Ты же живешь рядом с Антонио.
– А почему ты больше не приходил ни к Антонио, ни к Жан-Луи?
– С Антонио мы иногда видимся. Правда, это случается нечасто – когда мы сталкиваемся на улице. А к Жан-Луи я не мог больше приходить из-за того, что наши встречи сразу навевали воспоминания. Теперь мне стыдно перед ним, но изменить я ничего не могу. На самом деле, думаю, он меня понимал и нисколько не обижался, что я так поступил.
Волков потушил сигарету и сразу же закурил новую. Дождь за окном становился сильнее, а раскаты грома все чаще. Впервые этой осенью пошел дождь, да еще такой сильный. Погода к концу сентября начала серьезно портиться. Я поставил чашку на стол и улегся на кушетке.
– Вы ведь с Майклом были хорошими друзьями?
– Да, были. Дело в том, что во многом мы были с ним очень похожи. Именно поэтому так легко и сдружились. Все изменилось в августе пятьдесят второго года. – Волков резко замолчал. – Тебе же, наверное, неинтересно?
– Нет-нет. Продолжай.
– Тогда он тяжело заболел, но не физически. Выражаясь простым языком, у него начала ехать крыша. Он лег в психиатрическую больницу, что в соседнем городе, но пробыл там всего неделю или две. После этого он вернулся к работе. Но я видел уже совсем другого Майкла Лоурена. Про то, что с ним в итоге случилось, я думаю, ты знаешь. До сих пор не могу забыть его лицо, когда готовил тело к похоронам. Это было лицо страдальца и мученика, а его тело от удара о скалы чуть ли не превратилось в кашу. Множество переломов, глубоких порезов, а рука болталась только на сухожилиях. Для меня это было самое тяжелое испытание в жизни. Когда я увидел тебя сегодня, то почему-то вспомнил его после психушки. Особенно после того, как ты рассказал про свои галлюцинации. Ты не волнуйся, тебе надо просто как следует выспаться, отдохнуть, и ты придешь в себя.
Мой собеседник встал из-за стола и подошел к одному из шкафов, в котором лежало множество папок и различных бумаг. Он взял одну из папок и достал из нее небольшую фотографию, которую протянул мне. На фотографии были изображены Волков и еще один врач в белом халате.
– Это Майкл? – спросил я, на что Владимир утвердительно кивнул.
Майкл стоял сложив руки на груди и гордо подняв голову. Вот каким он, оказывается, был – высоким, стройным, с густыми темными волосами. Я представлял его совсем иначе. На обратной стороне фотографии было написано: «Моим спасителям на память от Джузеппе Пануччи. 15 июня 1952 года». Прошло всего лишь четыре года, а так много всего изменилось. На фотографии я вижу двух счастливых сильных людей. А сейчас? Майкла уже нет в живых, а Волков очень сильно изменился – по фотографии особенно заметно. Из молодого веселого парня он превратился в «старикашку» средних лет, страдающего от шрамов прошлого. Насколько же в жизни важно уметь прощать других и самого себя. Уметь смириться и оставить все в прошлом. А если тащить весь этот груз на себе, то рано или поздно сломаешься, как тонкая веточка. К сожалению, я тоже не умею забывать. Мое прошлое преследует меня и днем и ночью. Хотя чему здесь удивляться? Я и есть продукт этого прошлого.
Долгое время в кабинете царило молчание. Владимир стоял у окна и смотрел на дождь, докуривая очередную сигарету, а я никак не мог оторваться от фотографии.
– Я обязательно приду на похороны Жан-Луи, – вдруг произнес Волков. – Пожалуй, это все, что я могу теперь сделать.
– А можно еще вопрос?
– Можно, конечно.
– Что стало с Франческой и Мэри?
Волков обернулся. Его серьезный, тяжелый взгляд буквально придавил меня к земле.
– Она вышла замуж за американца, приезжавшего к нам, чтобы договориться об открытии завода по производству какой-то дряни.
– Ты его видел?
– Один раз. Мы с Майклом помогали им грузить чемоданы, когда Франческа с дочкой уезжали от Жан-Луи. Как же звали американца… Сэм, Сэм Браун, по-моему. Ты бы слышал его надменный тон, а какой наглый вид у него был! В какой-то момент мне страшно захотелось дать ему по морде, но Майкл остановил меня.