Русь. Строительство империи

— Да, — согласился Добрыня, — надо.

Я бегло осмотрел свою рану. Моя рана, хоть и была болезненной, но, вроде бы, не опасной. Наконечник стрелы вышел, то есть стрела прошла навылет, не задев кости. А вот у Добрыни дела обстояли хуже. Стрела застряла в плече, и ее нужно было вытаскивать.

Надо попасть в Березовку.

— Староста, горит что-то, — позвал меня один из моих дружинников.

— Как горит? Что?

Я высунулся из зарослей.

Гады! Мельницу палят.

Глава 22

Зачем? Эта мысль сверлила мозг. Зачем палить мельницу? Неужели Душан настолько мелочен, что решил таким образом отомстить? Глупо же. Да, мельница сейчас не работала, всех работников я бросил на более важные задачи: стена, дорога, ров, новые избы — все это требовало рук и времени. Но ведь это временно! Неужели боярин не понимает, что мельница принесет больше пользы и ему тоже? Или это не он? Тогда кто?

Мельница, пусть и заброшенная, все же была символом Березовки, одним из тех кирпичиков, что делали ее особенной. И вот теперь она горит. Зрелище было удручающим: языки пламени жадно пожирали дерево, взмывая в ночное небо, а черный дым застилал звезды.

Может, это Ярополк? Этот купец из Совиного. Да уж. Глупый ход. Наверное, рассчитывают на некий эмоциональный ответ.

Сейчас это уже не важно. Мы выполнили нашу задачу — уничтожили вражеских лучников. Правда, потеряли пять дружинников, а Добрыня и я были ранены. Легкие раны были и у еще трех дружинников

Я посмотрел на Добрыню, который лежал на земле, укрытый шкурой. Он спал, но его лицо было искажено болью. Я был удивлен тем, что он пострадал, защищая меня.

В голове крутились обрывки воспоминаний о прошедшей ночи — крики, звон оружия, боль, кровь. Я снова и снова переживал момент, когда стрела попала в меня, когда Добрыня закрыл меня своим телом.

Кое-как переждав еще полчаса, мы двинулись обратно в Березовку. Добрыню пришлось почти тащить на себе — он хоть и пришел в себя, но был очень слаб. Это все из-за большой потери крови. Видимо неудачно стрела попала, да еще и в кости застряла.

Мое плечо ныло и дергало, каждый шаг отдавался болью, не представляю каково Добрыне. Дружинники тоже выглядели неважно — усталые, грязные, с окровавленными повязками на ранах. Но мы возвращались с победой. Главное, что мы выполнили задачу — лучники врага были уничтожены.

Когда мы добрались до села, нас встретили как героев. Едва мы показались у ворот, как створки распахнулись, и наружу высыпала вся дружина, готовая в любой момент встать заслоном, прикрывая наш отход. Оказалось, Степан успел вернуться раньше нас. Он, сияя улыбкой, метался между дружинниками, обнимая каждого и ободряюще хлопая по плечам. Лишь убедившись, что опасность миновала, мы вошли внутрь, и ворота за нами с лязгом закрылись. В стане врага слышался странный шум, но, похоже, им было не до нас. Мы вовремя проскочили в село.

Жители высыпали из домов, приветствуя нас радостными криками, но мне было не до веселья. Измотанный и раненый, я с трудом держался на ногах. Первым делом я велел отнести Добрыню к Милаве, а сам, пошатываясь, побрел следом, чувствуя, как силы покидают меня с каждым шагом.

Милава, увидев нас, ахнула и тут же принялась за дело. Она уложила Добрыню на лавку, осмотрела его рану, покачала головой и принялась колдовать над какими-то травами и снадобьями. Меня она усадила рядом и, не говоря ни слова, начала обрабатывать мою рану.

Стрела, оказывается, была отравлена. Милава объяснила, что яд, к счастью, не смертельный, но вызывает сильную слабость, тошноту и лихорадку. Она промыла рану каким-то вонючим отваром, потом приложила к ней кашицу из трав и туго перевязала.