Поэтому я просто смотрю на Джакса с полным гневом, даже если я все еще на коленях перед ним. Я могу понимать его точку зрения, но это не значит, что я с ней согласна.
— Если твоя цель — заставить меня почувствовать себя грязной, виноватой или ничтожной, не трать слова зря, — шиплю я сквозь зубы, думая, как гордилась бы мной Миа в этот момент. Я продолжаю, будто подражая ей, высоко поднимая подбородок.
Джакс наклоняется, приближая свое лицо к моему.
— Чего я хочу, — говорит он, его голос опускается до низкого, дрожащего тембра, — это чтобы твоя темная сторона принадлежала только мне. Я хочу увидеть, как Ада-Роуз выйдет на свет и встретится со мной. Я хочу вкусить ее сущность, и в обмен я буду отдавать ей свои секреты, один за другим, когда она их заслужит. Так что танцуй для меня, Ада-Роуз. Танцуй так, как ты это делала перед всеми теми мужчинами в обычный вечер у Снейка.
— А если я не стану?
Его ослепительная улыбка расползается по лицу, аромат сандала и старого виски проникает в мои ноздри.
— Тогда я напомню тебе, что ты все еще моя слуга для моего удовольствия. У нас все еще есть контракт.
Я несколько мгновений продолжаю смотреть на него, размышляя, как такой ублюдок может быть одновременно чертовски привлекательным. Еще немного — и я почувствую, что служить ему это, черт возьми, привилегия. Кроме того, я не могу отрицать, что слишком сильно хочу узнать все его мрачные секреты.
— Музыка? — спрашиваю я, все еще пытаясь звучать, как женщина, которая предпочла бы этого не делать.
Уголки губ Джакса приподнимаются, складываясь в зловещую улыбку, а в глазах сверкает чувственная злоба. Сегодня ночью он сделает со мной плохие вещи, и эта мысль пробирает меня до самого нутра. Его голос звучит, как лента из черного шелка, когда он приказывает системе включить The Weeknd. Я достаточно хорошо знаю его музыкальные предпочтения, и это точно не его стиль, но именно под эту музыку я танцевала в клубе.
Я поднимаюсь на ноги и начинаю плавно покачиваться в такт музыке, медленно поднимая ночную рубашку кончиками ногтей все выше по своим бедрам.
— Спартанец, — говорю я, мягким голосом, каким бы понравилось слышать клиенту на приватном танце. — Как ты получил это прозвище в тюрьме?
— Это не было прозвищем, — отвечает он, поднося руку со стаканом виски к губам. За этой мощной рукой его зеленые глаза напоминают глаза демона.
Пытаясь скрыть жар, который расползается по моим щекам, я плавно разворачиваюсь и грациозно наклоняюсь, следуя торсом за линией ноги. Я не худая, но когда я танцую, мои долго тренированные мышцы выступают под молочной кожей, создавая эффект скульптуры. Я усердно работала над этим эффектом, когда готовилась к поступлению в Джульярд.
— Тогда это было сценическое имя?
— В тюремной жизни нет никакого гламура. Там нет звезд на сцене, нет хореографии в сценах боев. Мы просто избивали друг друга. Иногда до смерти.
Я резко разворачиваюсь, отбрасывая мокрые волосы назад и позволяя телу двигаться в такт музыке. Но полностью расслабиться не могу. Без своей маски и клубного наряда, который, несмотря на всю свою откровенность, надежно прикрывал самые интимные места, этот шелковый халат кажется чертовски предательским. Будучи полностью обнаженной под ним, даже без трусиков, ткань ощущается не просто сексуальной на коже — это настоящая ловушка.
— Так не пойдет, — сухо говорит он. — Ты не даешь мне Аду-Роуз. Если хочешь узнать больше о моей истории, она должна появиться.
Я облизываю губы, жадная до его секретов — и до него самого.
— Маска была настоящим лицом Ады-Роуз.