— Еще? Ты хочешь еще? — Голова кружится от адреналина, желания, ощущений, которые он пробуждает во мне. Я как марионетка на ниточке в его руках.
— Я сражусь с тремя самыми опасными бойцами подполья ради тебя, Адалия.
Змей назвал их всех. Картаджино, Синатра и, наконец, Бистли. Я пытаюсь повернуться к нему лицом, но он не дает. Его пальцы сильнее сжимают мой сосок, заставляя меня вскрикнуть, а его стальная рука крепко удерживает меня у себя на бедрах, прижимая к его твердому напряженному члену.
— И эти бои — это не обычное шоу UFC, — говорит он, его голос сладкой отравой растекается в моем ухе. — Они не заканчиваются, пока… ну, скажем так, пока не будет нанесен непоправимый урон. Смерть — не вариант. Если бы была, многие бы выбрали ее.
Я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на его словах, пока он продолжает тереться моими бедрами о свой толстый член. Его дыхание становится все тяжелее с каждым словом.
— Эти незаконные бои — это развлечение, которого богатым мужчинам больше не хватает в современном мире. Особенно в свободном западном мире. После того как они испробовали все удовольствия, которые можно купить за деньги, их желания со временем становились все более извращенными. Даже смерть не могла утолить их больное любопытство. Поэтому они направили свои деньги и внимание на игры древнего Рима.
— Гладиаторские бои, — выдыхаю я, вцепившись в подлокотники кресла, жадно желая, чтобы он вошел в меня. Мы сильнее прижимаемся друг к другу, жара окутывает нас, шелк липнет к моему телу от пота.
— Гладиаторы, — подтверждает он. — Самые успешные из них получали так называемые прозвища после своих многочисленных побед. Эти прозвища отражали их мастерство на арене, их фирменные приемы или завершающие удары. Мало кто знает, что гладиаторы не сражались насмерть, или, по крайней мере, смерть не была конечной целью. Они устраивали шоу крови и, часто, увечий. Мужчины покидали арену с обожженной кожей, вывихнутыми конечностями или даже с лезвиями, вонзенными в черепа. Часто они должны были выйти на следующий бой, пока не находили свою смерть. Эти истории ужасов можно продолжать бесконечно, но пугать тебя не моя цель. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что происходит в подпольном ринге.
Слышать его слова — одно, но его голос, произносящий их, будто тысяча призраков ползут по моему позвоночнику. Призраки мужчин, чьи тела он искалечил до неузнаваемости. То, что, судя по его тону, до сих пор преследует его. Опустив взгляд сквозь свою маску, я осторожно провожу пальцами по шрамам на его костяшках.
— Так что же произошло в тюрьме, что они наконец решили назвать тебя Спартанцем? Какие у тебя были… навыки?
— Дело было скорее в методах. — Его рука отпускает мою талию, скользит под край шелкового платья и обхватывает внутреннюю сторону моего бедра. Его прикосновение вырывает из меня резкий вздох, ноги сами собой раздвигаются шире, жадно приглашая его продолжить. Я на его коленях, и единственное, что хоть как-то меня прикрывает, — это маска из кристаллов Swarovski. Халат сполз с моих плеч во время нашего трения, обнажив грудь, а теперь нижний край открывает и мою киску. Кроме пояса, который все еще висит набекрень на талии, ничего больше не держит шелк, что обвивает мое тело. Я практически голая, горячая, влажная от пота, извиваюсь на нем.
— Методы? — спрашиваю я, но сосредоточиться становится все сложнее, пока он играет со мной вот так.
— Метод, который позволяет тебе оставаться целым в ринге. Мой был прост: пожертвовать частью тела, чтобы сохранить остальное.
— Твои кулаки, — шепчу я.
Его рука крепко держит мое бедро, а костяшками другой он проводит по моей влажной киске. Его резкий вдох звучит громче, когда он понимает, насколько я мокрая. Его хватка принуждает мои ноги раздвинуться еще шире, а губы — раскрыться, открывая ему полный доступ к мягкой коже внутри. Я чувствую, как его челюсть напрягается у моей щеки, твердая, как гранит, а его твердая длина упирается мне в ягодицы.
Он подносит тыльную сторону своей руки к моим губам. Я без слов провожу языком по его шрамам, чувствуя вкус самой себя. Этот жест выходит инстинктивно.
— Сначала нам даже не разрешали бинтовать кулаки, — продолжает он, его голос глубокий, как ночь. — Мы дрались голыми руками. Но можно было использовать все, что попадалось под руку. В основном это были бутылки, которые бросали в ринг обезумевшие зрители. Бутылки разбивались о пол на мелкие осколки, и единственное, что я мог сделать, — это вдавить свои голые кулаки в битое стекло и, по сути, сдирать кожу с лиц своих противников. Это был единственный путь, чтобы подняться на следующий уровень. Я стал чемпионом в боях на голых кулаках, и тогда мне позволили использовать бинты.
Как же, блядь, все это безумно— мое тело извивается на его коленях еще сильнее, а моя мокрая киска пропитывает его дорогие брюки. Он вдыхает запах моего желания, а его член настолько твердый, что я начинаю думать, не оставит ли он мне синяков. Он двигается против меня, его ягодицы сжимаются, упираясь в кресло. Я не могу перестать представлять его голые кулаки, истекающие кровью, с торчащими из них осколками стекла. Он использовал свою собственную плоть и кости вместо бинтов, проходя через адскую боль, чтобы добить своих противников и выйти с ринга живым.
— Это было не «убей или будь убит», — говорит он, его голос мрачный, пропитанный тяжестью воспоминаний. — Это было «уничтожь или будь уничтожен». Те, кто проигрывал эти бои, может, и выживали, но больше никогда не жили по-настоящему. Тот урон, с которым выходишь из ринга, рассчитан на то, чтобы разъебать тебя навсегда. Единственный способ остаться целым — это никогда не проигрывать. И я сделал все, чтобы этого не произошло. Но ради этого мне пришлось пройти от хуевого к откровенно ебанутому. Следующий шаг — бензин. И огонь.
Он наклоняется к другой стороне кресла и достает телефон. Я облизываю губы, продолжая двигаться на нем, не отрывая взгляда от устройства. Сначала мне кажется, что он собирается показать мне видео с боями, но вместо этого, после того как его лицо разблокировало экран, он включает переднюю камеру. Его грудь отрывается от моей спины, когда он наклоняется в сторону, переставляет бутылку виски перед нами и ставит телефон, прислонив его к стеклу. Он нажимает на запись и устраивается подо мной еще удобнее.