Ключ к счастью попаданки

Из-под фартука вылетело что-то яркое. Жёлтое с чёрным… Перо моей экзотической курочки!

Я проследила за ним взглядом. Данка тоже заметила неладное и покрутила головой, выискивая, куда это я так внимательно смотрю.

— Ульна, ты чего? — не поняла Данка.

Я показала пальцем на перо, которое приземлилось с её стороны плетня.

— Помнишь моих красоток жёлтеньких? Они пропали. Откуда у тебя перо на фартуке?

Данка отшатнулась и испуганно замахала руками:

— Что ты, что ты, Ульна! Неужели решила, что я их взяла? Не видела я твоих курей, и перья не знаю откуда взялись! Как такое в голову пришло, соседка? В воровстве меня обвинять!

— Я тебя не обвиняю!

В самом деле не обвиняю! Перо могло принести ветром, или оно прилипло к одежде, когда та сушилась во дворе.

— Ой, хорошо, что Степ не слышит, — причитала Данка. — Обиды бы было — на всю жизнь.

Да что вы говорите! Какие, однако, нежные в селе мужчины! Ранимые и злопамятные. Один никак простить не может, что помолвку разорвала. Второй на любое слово обижается.

— Где он, кстати?

— Степ? Тебе какое дело? — ревниво уточнила Данка. — В поле он, землю под озимые пашет, там и ночует, чтобы туда-сюда не мотаться каждый день. Так зачем кисляк-то нужен? Куда столько надёргала?

Не скажу. А то опять явится и засядет за стол, как у себя дома. Я заметила, что при муже Данка без особой нужды из двора не выходила, думаю, Степ любил, чтобы его кухарка-уборщица-официантка и так далее всегда была под рукой. Зато стоило ему отлучиться, как она сбегала к подружкам — поболтать о несправедливости жизни.

Глава 41

Выжать сок из ревеня и погасить соду — дело на пару минут.

Пока манник пёкся, я помыла ревень, порезала кусочками и сложила в чугунок. Где-то читала, что черешки надо обязательно очищать от верхней кожицы, но дома я никогда этим не заморачивалась. На мой взгляд, очищенные кусочки никак не отличались от неочищенных, ни по вкусу, ни по твёрдости.

Залила мёдом и поставила подальше в угол. Пусть ревень даст сок.

Я как раз доставала из печи свой кулинарный шедевр, когда в дом, с двумя большими корзинами в руках, вошла Гринка. Рядом топтались трое ребятишек. У каждого тоже было по корзинке.

— Орехи! — обрадовалась я.