Залп! Залп! Залп!
Три волны свинца обрушились на солдат Трансильвании, смывая и без того невеликий их воинский дух…
А когда слева раздалось «Ур-ра!» и эскадроны драгун влетели в не успевших перестроиться пехотинцев, строй посыпался, будто карточный домик от легкого дуновения ветерка…
Пять полков в одно мгновение превратились в безумное стадо, бросившееся бежать куда глаза глядят, кинув на поле брани все свои штандарты. Толпы ломанулись в лес, а разгоряченные драгуны рубили и топтали обезумевших врагов между деревьями. Генерал Варкус был ранен пистолетным выстрелом в голову, в последний момент его адъютанты успели вывезти его бессознательное тело к своим позициям.
Это случилось пятнадцать минут назад, и командующий не знал, что теперь делать. Фактически после этой контратаки русских бой превратился в бесконечную перестрелку, переходящую кое-где в отчаянные штыковые схватки.
С каждой минутой положение зажатой с двух сторон армии Таля становилось все хуже и хуже. А численное превосходство, казавшееся панацеей от русских варваров, обратилось в яд гадюки – паника отступающих, а если быть правдивым, то и бегущих войск первой линии, подорвала дух трансильванцев настолько, что они готовы броситься наутек при первой возможности! Сдерживало солдат только одно – полки в бело-черных мундирах…
Проводник русской армии – Горус Пискалис, чудесным образом переживший все перипетии скоротечной военной операции могучего северного соседа, а теперь наверняка еще и хозяина, пребывал в простодушном неведении о том, что на его глазах произошли события, напрямую влияющие не только на внутреннюю политику России, но и на внешнюю.
Хотя потомку греческой полукровки и валашского квартерона по большему счету на это плевать – лишь бы русские выполнили то, что обещали…
До Онешти остался всего один дневной переход – меньше полутора дюжин верст. Однако из-за каменистой почвы и множества мелких камней, выбивающих подковы коней быстрее кузнечного молота, дойти до своих в срок оказалось не так просто. И ладно бы свободно завершить поход, так ведь наседают проклятые имперцы, вот-вот перекроют единственный проход к городу. А надеяться на то, что баварец генерал-майор Зигмунт Хельц сможет найти еще один отряд для новой помощи – смерти подобно.
Вот и гнал Митюха всех вперед, невзирая ни на стоны, ни на жалобы, ни на приказы более старших по званию соратников, которые вздумали проявить ослиное упрямство в тот момент, когда дорога каждая минута!
Прохор взирал на разгромленный штаб противника со смесью удовлетворения, гордости и щепоти печали. И вроде его братья совершили очередной воинский подвиг: не одни, конечно, но и вклад внесли ощутимый – прорвали заслон кирасиров, отбили две из трех артиллерийских батарей и вдобавок одними из первых ворвались на холм, где располагался вражеский штаб. Любой согласится – перечисленное выше немалый повод для гордости, если бы не одно «но» – фельдмаршала Шереметева во время контратаки кирасиров ранило в голову. Будь они в Корпусе, под приглядом знахарок или вовсе императрицы, то за жизнь именитого воина и полководца удалось бы побороться, но в этих условиях, когда через полчаса потребуется спешно ставить на ноги изможденных бойцов и гнать вперед, не считаясь с усталостью – это подобно смертельному приговору…
– На все воля Господа нашего, – прошептал Прохор и перекрестил едва дышащего фельдмаршала тремя перстами.
– Следует, покамест вражина не вернулся, занять этот холм и держаться. Там. Глядишь, и фельдмаршал в себя придет, скажет, как дальше быть, – заметил кто-то совсем рядом.
– Мало сил на экзерции сии, – неуверенно возразил второй голос.
– Плевать! Меньшим числом османов гоняли, да и швед в случае чего отступать не гнушался, – продолжил давить первый.
Голоса становились все громче. И стало ясно, что шли они именно в палатку к раненому Шереметеву. Митюха с интересом прислушался, уловив на грани голос третьего говорившего – знакомый говор, с новгородскими нотками, принадлежащий Ефиму Петровичу Вартанову.
– Людей у нас побили изрядно, да и запасов к артиллерии почти не осталось – едва контратаку поддержать сумели. А о тягловой животине и говорить не след, без меня знаете, в каком состоянии – считай пушчонки на своих руках придется нести…
– Эка беда! Да бросить их в реку куда поглубже и вся недолга, нечего над ними чахнуть, – продолжил «первый».
От такого выверта мозга пока что невидимого генерала Митюха онемел – во время государева заказа и множества приказов по обобщению артиллерии к единому ряду предлагать подобное все равно, что занемогшему бойцу руку отсечь, дабы тот поправился. Тут не о глупости уже речь идет, а о вредительстве, да таком, что впору дыбу готовить или пару березок.