Родерик питался во время войны так же, как его солдаты. Обычный для аристократа обед он позволял себе только по ее окончанию.
— Как, Нахаленка, пойдешь со мной в поход против Стефана? Он тоже ничего не забыл.
— Если только в короткий, — вздохнула я. — Иначе ноги протяну на твоих деликатесах… А ты не меняешься. Все так же предпочитаешь обходиться без слуг.
Эх, подозревала, что позвал он меня не ради горячих объятий. В Фересии существовала традиция заключать договор, разделяя трапезу с тем, кто тебя угощает.
— Я привык сокращать количество тех, кому вверяю свою жизнь, до минимума.
Изо всех сил пыталась скрыть смятение, но под пристальным взглядом получалось плохо.
Родерик разливал по бокалам вино. Себе — целый, а мне — едва плеснул и разбавил соком. Конечно, я же, по его заявлению, и так не очень трезва после нескольких порций его магии.
— Когда-то я принял важное для себя решение и был уверен в твоей поддержке, Лив. Ты знаешь, что из этого получилось. Я безмерно уважал свою и твою мать, но и они выступили против.
Я приняла бокал из его рук. Еще один символический жест.
— Когда-то я отказалась от того, о ком мечтала с детства, решив, что тем самым спасу множество жизней, — сказала и даже не дрогнула.
Не совсем так. Я больше думала об одной-единственной жизни, что для меня заслоняла собой весь мир. Но Родерику в этом признаваться не буду даже за его неповторимую яичницу.
— Матерей больше нет рядом. Те гарантии, в которые я тогда поверила, оказались ложью. Стефан ни перед чем не остановится. Санти признался, что они ищут повод, чтобы тебя казнить… Так и тянет малодушно признать, что все было зря, но это самообман. У нас есть наши дети и дело, которому себя посвятили. Давай не будем травить душу. Я сделаю все, чтобы сокрушить короля, и пойду за тобой, куда скажешь.
После его поцелуя в коридоре я, кстати, больше не заикалась. Но Родерик по-прежнему смотрел на меня так, будто чего-то ждал.
— Я в праве рассчитывать на полную откровенность? Намерен выяснить, что случилось, когда ты отказалась стать моей женой. Теперь я уверен, что вокруг меня сплели паутину лжи и я увяз в ней, как последний болван.
Глава 27
Лив не умела и терпеть не могла врать. Одна мысль об этом приводила ее в панику. К тому же ей, отдающему магу, ложь причиняла физическую боль. Вот и сейчас она еще больше побледнела и уставилась на него, распахнув глаза.
Смотрела она с отчаянием, однако за ним скрывалась не слабость, а внутренняя борьба. Девушка все еще колебалась, что-то лихорадочно обдумывала, а ее ладонь уже развернулась в его сторону — большой палец прижат, а сверху на него опустились еще четыре.
Универсальный жест, которым маг давал понять, что на нем заклятие молчания.
Почему только маг? Потому что сильное энергетическое поле постепенно стачивало печать. И то, что для обычного человека оставалось неизменным (исковерканные или отсутствующие воспоминания, запрет на разглашение), обладатель чар учился обходить.