Она - моё табу

22
18
20
22
24
26
28
30

— Фуф, она даже себя в зеркале скоро узнавать перестанет. Она же слепая, как крот. Больше слушай эту… старушку.

Осторожно кошу взор в сторону марширующих. В этот самый момент встречаюсь с обеспокоенным взглядом чёрных глаз и легко улыбаюсь, давая знать, что всё в норме.

— Неужели ты встречаешься с Макеевым? — вопрошает папа достаточно строго.

Я только громче смеюсь, мол, подобного бреда даже не слышала.

— Боже, пап, ну конечно нет. Мы с ним на один горшок ходили. Я его как мужчину даже воспринимать не могу.

— А до меня дошли другие слухи.

— Которые мы с ним пустили, чтобы в части ко мне никто не приставал. Успокойся, папочка. — быстро чмокаю его в щёку и трещу дальше: — Когда у меня кто-то появится, ты об этом обязательно узнаешь. Причём лично от меня, а не от Таисии Петровны или кого-то ещё. Всё, не буду больше тебя отвлекать от работы. Лучше поеду домой, хочу порисовать.

Прощаюсь с папой, выглядываю из-за его спины, когда отворачивается, и посылаю Андрюше воздушный поцелуй. Плевать, как это выглядит для остальных парней. Отделение Андрея о нас знает, а остальные пусть и дальше думают, что я тут ради Промокашки.

Дома, как и всю прошлую неделю, медленно схожу с ума от бездействия. Немного посидев над альбомом, заканчиваю портрет. Добавляю последние черты, тени и прячу его в ящик. Рисование — хобби, сохранившееся с детства. Тогда все стены в доме изрисованы были.

Поднимаюсь с кровати и спускаюсь в кухню. У домработницы — Марьяны Алексеевны сегодня выходной, поэтому дома стоит знакомая, почти оглушающая тишина. Перекрываю её громкой музыкой на колонке. Завязываю фартук и принимаюсь за готовку. Только в этот раз не просто чтобы занять себя чем-то, а стараюсь приготовить любимое блюдо Андрюши. Он как-то сказал, что обожает жаренную картошку со шкварками и лесными грибами. Если бы я знала, что пожарить картошку так сложно, в жизни бы не взялась за это дело, но отступать уже поздно. Мне очень хочется его порадовать.

Две сковороды с горелой картошкой отправляются в мусор. Туда же летит и полуварёная масса. Только к вечеру у меня получается добиться приемлемого результата. Пробую на соль и перец и кривлюсь.

— Господи, как люди это делают? — рычу, высыпая пересоленное блюдо в ведро.

Со следующей попытки у меня, наконец, выходит почти идеально. С золотистой корочкой, приятным ароматом белых грибов и нормальным количеством специй. Улыбаюсь первому по настоящему хорошему результату в готовке.

Оставляю папе короткую записку рядом с плитой с заверением, что это вполне съедобно, и быстро переодеваюсь. Накладываю добрую половину в контейнер и еду в часть. По дороге звоню Пашке и прошу выйти на КПП, попросив взять с собой Андрея, якобы невзначай. Правда, там не дожидаюсь, вхожу на территорию. Парней замечаю издалека. Губы сами расплываются в счастливой улыбке. Андрей кивает головой в сторону небольшой аллеи. Сменяю направление. Застываю в шаге от него, борясь с желанием шагнуть ближе.

— Фурия, что ты делаешь? — тихо, но с давлением выбивает он.

— Я… просто… — поднимаю пакет, но чувствую себя чертовски глупо. Чем я думала, когда сломя голову летела к нему с этой картошкой? — Хотела… Короче, вот! — втрамбовываю ему в руки пакет и отворачиваюсь, чтобы уйти.

Дикий хватает меня за запястье, останавливая.

— Кажется, я тут лишний. — посмеивается Промокашка, но не уходит.

Время всего около восьми, и территория кишит военными. Многие косят взгляды на нас. Андрей одёргивает руку, но взглядом крепко держит.

— Что это? — приподнимает пакет.