После этого разговора я весь день и ночь бесцельно бродил по городу, стараясь дозвониться или дописаться до Крис, но она меня заблокировала. И Макея тоже. Я дошёл до такого уровня отчаяния, что поехал к Тане Киреевой, но стоило только открыть рот, как она вся посерела и захлопнула передо мной дверь. Так и шатался по улицам, где мы ходили с Царёвой. И понимал, что ничего не цепляет, ничего неважно уже. Полная отрешённость и безразличие. Когда вернулся в часть на рассвете, меня уже искала половина командного состава. Гафрионов и Спиридонов орали, брызжа слюной, угрожали, а мне было на всё похуй. Четыре дня на губе, испорченное личное дело, круги по плацу, постоянные наряды, чистка сортиров… На всё насрать было. Выполнял, не ноя и не жалуясь. А ночами смотрел в белый потолок, как и до того, как у нас с Фурией закрутилось. Она мне снится каждую ночь. Только это уже не эротические сны. В них она вырывает мне сердце и смеётся, глядя в глаза. И я помню, как она написала мне, что реальность — это когда тот, кому ты доверяешь, вырывает ещё бьющееся сердце из твоей груди, а ты всё это видишь. Ещё живёшь, но на самом деле умираешь. Я ни живой, ни мёртвый. Где-то на грани, но шагнуть за неё не получается ни в одну сторону.
Сегодня сослуживцы устраивают грандиозную пьянку. Послезавтра мы разъедемся по всей стране и вряд ли ещё когда-то пересечёмся. Веселье санкционировано и обговорено с командованием. А меня даже напиться не тянет. Какая-то апатия. Хочется просто лежать и смотреть в потолок. Не шевелиться, никого не слышать, никому ничего не отвечать.
— Диксон, ну чего завис? Идём! Два дня до свободы. Надо это отпраздновать! — наперебой бомбят друзья.
— Пас. — буркаю и переворачиваюсь на живот.
В нос сразу бьёт лёгкий запах лета от подушки. Она до сих пор пахнет Кристиной. Мне тошно становится от своей слабости. В глубине души я, наивный, тупорылый идиот, продолжаю во что-то верить и на что-то надеяться. Проверяю, не разблокировала ли Крис. Пишу ей сообщение, только чтобы увидеть: вы не можете отправлять сообщения этому абоненту.
Долбоебизм, да?
Она меня бросила, выбрав свободную, богатую, беззаботную жизнь вместо квартиры в ипотеку и необходимости работать и варить борщи. Но мне хочется верить, что между нами действительно было по-настоящему, что она тоже любила. Я видел это. Я это чувствовал. Почему же тогда она решила всё уничтожить? Если бы не звонок и спокойный виноватый голос Кристины, я бы подумал, что меня тупо разводят.
Дверь кубрика хлопает. Дружный смех и шаги постепенно стихают в коридоре, оставляя лишь эхо. Но вскоре и оно глохнет.
Закусываю наволочку, вдавливаясь лицом в подушку. В груди нестерпимо болит и пульсирует. Казалось бы, что ещё две недели назад начал понимать, к чему всё идёт, но легче не становится. Никак не отпускает эта мучительная, болезненная любовь. Видимо, яд в моих венах теперь пожизненно. Наверное, когда-нибудь я научусь с ним жить. Наверное, в будущем я смогу к нему привыкнуть. Наверное, я даже смогу его не замечать. Наверное, когда-нибудь… Но не сейчас. Сейчас внутри сплошной концентрат. И он жжёт, жжёт, жжёт. Вою, словно раненный зверь, глуша звуки подушкой. За рёбрами колотится так остервенело, что дышу с трудом. Когда уже перемолотит там всё к хуям? Когда отпустит?
Пять дней без её голоса, раздробленного дыхания в динамике, без десятка селфи в день, без ожидания звонка или месседжа. Первые пять дней. А впереди ждёт куда больше. Недели, месяцы, годы… Вся жизнь без неё. Которую я пока не представляю.
— Андрюха? — сквозь вакуум слышу голос Макея.
— Пах, пожалуйста… оставь сейчас. — скулю в подушку.
— Давай поговорим. — просит убито.
В последнее время мы почти не разговариваем. И не только я избегаю общения. Макеев и сам не стремится к нему. Часто отводит взгляд, не смотрит в глаза. И вообще старается держаться от меня подальше. Возможно, он чувствует вину, что свёл нас с Царёвой.
Отрываюсь от постели и сползаю на пол. Смотрю на друга. Он смотрит в сторону. Сжимаю его плечо, захватываю китель и выжимаю какую-то кривую улыбку.
— Пойдём нахуяримся. — толкаю заманчиво. — Не факт, что когда-то у нас ещё будет такая возможность. Последняя вечеринка и попрощаемся.
Выхожу в коридор. Ноги не сгибаются, спина прямая, голова вверх, шаги чеканные. Только почему-то блядская тумбочка смазывается. Я вижу возле неё Кристину Царёву в розовом платье и кедах. Будто со стороны смотрю, как нагоняю её и целую. Слышу её крики и мольбы вернуться на пост. Ощущаю её наркотический вкус. Спотыкаюсь, как и она тогда. Паха ловит за плечо. Поворачиваюсь и смотрю на друга. И меня прорывает. С отчаянным воплем выплёскиваю большую половину души. С замахом опускаю кулак на стену. Раз, второй, третий, десятый… Макеев и кто-то ещё старается остановить меня, но я продолжаю разбивать руки в мясо. Ломать себе кости, чтобы заглушить физической болью раздолбанное сердце.
— Остановись! Хватит! Андрей! Прекрати! Дикий! — какофония всё большего количества голосов.
— Все ушли отсюда! — крик взводного.
— Товарищ старший лейтенант. — Макей.