— Никогда? — с издевкой уточняет она.
— Никогда, — яростно подтверждаю я.
— Счастливец, — голос Леры становится колючим и хриплым. — Как прекрасно идти по жизни, не делая ошибок, в отличие от остального человечества.
— Да уж, это куда лучше, чем идти по жизни, как эгоистичная сука, разбивая чужие жизни!
Внезапно перед глазами мелькает рука, и в следующую секунду я чувствую, как маленькая ладошка с характерным хлопком врезается в мою щеку. В фиалковых глазах, устремленных на меня, вспыхивают молнии, на смену бледности приходит жгучий румянец. Боль, пронзившую щеку и скулу, я ощущаю не сразу, лишь спустя несколько мгновений, когда происходит осознание того, что она сделала.
— Ты отвратительный хам! — шипит Лера, но не отводит взгляд, будто у нее действительно хватает смелости, чтобы ударить меня и потом произнести эти едкие слова.
Сука. Ослепляющая ярость, которую я надеялся похоронить внутри, вдруг вырывается наружу. Я делаю молниеносный выпад, хватаю ее за руку и заламываю за спину, вынуждая Александрову прижаться ко мне.
Не знаю, кого больше поражает то, что я сделал. Стук ее сердца отчетливо слышен в тишине летнего утра, и стучит оно в унисон с моим собственным. Очнувшись от секундного оцепенения, Лера пытается бороться, но я гораздо сильнее.
— Ты мне нравишься такой злой, пыхтящей и возмущенной, — рычу я ей в рот. — Интересно наблюдать, как ты изображаешь оскорбленную невинность.
— Я никого не изображаю, — хрипит она, продолжая попытки вырваться.
— Правда не изображаешь? — мой голос сочится сарказмом. — Вчера вечером в парке и ночью в вожатской — что это было?
Я не собирался задавать этот вопрос, но повисшее между ними напряжение словно подталкивает меня к необдуманным поступкам. И этот ее сводящий с ума запах, и ощущение теплого тела в пугающей близости от меня, и то, что я так долго ее хотел, а теперь ненавижу… Голова идет кругом, мне приходится судорожно сглотнуть, потому что внезапно перестает хватать воздуха.
— Отпусти меня, — шепчет Лера.
Я вглядываюсь в ее лицо. Она отвечает мне таким же пристальным взглядом, глаза огромные, зрачки расширены, но не от страха или неприятия. В ее выразительных глазах я вижу голод, почти такой же сильный, как и у меня самого.
Сука.
До конца не отдавая отчет в своих действиях, я приподнимаю ее подбородок согнутым пальцем и, рывком притянув к себе, накрываю мягкий рот своими губами, едва не задыхаясь от острого наслаждения.
Это похоже на безумие. Вслед за первым потрясением на меня обрушивается головокружительный коктейль из жара, возбуждения и адреналина. Язык по-хозяйски врывается в податливый рот, проникая внутрь в скользкой, горячей ласке. Стон желания, который вырывается из горла Леры, вторит моему утробному рычанию. Поцелуй становится глубже, требовательнее. Наверное, им я хочу подчинить девушку себе, и одновременно наказать, но все снова идет не так.
Я освобождаю из захвата ее руку, чтобы обхватить ладонями лицо. Жадно целую ее, топя в ее сладости и отклике собственную фрустрацию, боль и разочарование. Неважно, что было у нее с Матвеем. Сейчас я просто хочу ее. И она, черт бы ее побрал, отвечает мне взаимностью. Не настолько уж она хорошая актриса, чтобы подделать этот искренний чувственный отклик, с которым ее хрупкое тело, утопающее в мелкой дрожи, прижимается ко мне.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я отпускаю ее и отступаю на шаг, совершенно ошарашенный произошедшим. Лера, очевидно, тоже с трудом приходит в себя, но все же инстинктивно пятится назад. Ее глаза затуманены желанием, губы опухли, волосы, в которых мгновение назад хозяйничали мои пальцы, растрепанные, а сама она выглядит странно беззащитно и растерянно.
— Ты не имел права делать так после того… После того как… — ее голос срывается, а глаза подозрительно поблескивают. — Матвей просто друг. Он оказался рядом, когда мне нужно было. Он поддержал меня. Это было дружеское… Дружеское участие, а не то, что ты себе придумал. Я…