— Конечно, это моя вина, — вскрикивает она. — Если бы я не захотела в этот магазин…
— Послушай, — я останавливаюсь, беру ее за плечи и легонько встряхиваю. — Это несчастный случай. Вы даже не ехали. Стояли!
Лера молчит.
— Сейчас он на реабилитации в санатории недалеко отсюда, — говорит она мрачно.
— Значит, ты ездишь к нему?
Она кивает.
— А звонки?
— Он звонит, когда ему одиноко. Я должна о нем позаботиться.
— А кто позаботится о тебе?
Лера пожимает плечами, словно ее это совсем не касается.
— О себе я давно научилась заботиться сама. Роме хуже, а я справлюсь.
Как-то внутренне я чувствую, что пытаться в чем-то переубедить ее сейчас — бесполезное занятие. Очевидно, что она чувствует себя виноватой. Да и, пожалуй, ее можно понять. Поставить себя на ее место — эмоции были бы во многом схожи. Тут все просто: головой ты можешь понимать все, что угодно, но эмоциональность перевешивает.
Всю дальнейшую дорогу мы молчим. Только я, чувствуя потребность показать ей, что рядом, беру ее за руку, совсем как она меня тогда в парке, и переплетаю наши пальцы.
Мы возвращаемся в лагерь до подъема, поэтому по пустым аллеям я провожаю Леру в поликлинику.
— Я думаю, меня сегодня отпустят, — говорит она на прощание.
Я киваю.
— Увидимся.
Мы стоим друг напротив друга и немного мнемся. В конце концов, я беру все в свои руки — обхватываю ее голову ладонями и прикасаюсь к губам.
— До встречи.
29