— Ба! Знакомые всё люди, — воскликнул я, будто в драке и не узнал Тараса. — Или не люди, а НЕлюди, кои девиц скрадывают! — сказал я, отходя от конюшни, возле который стояли бандиты, дистанцируясь от них.
— Дед, то же не девица! Она… — начал было говорить мужик, который и держал Марию, но Тарас на него зыркнул, и тот мужик закашлялся на полуслове.
— Стой, барин, где стоишь, — сказал начальник почтовой станции уже мне. — Я ещё не понял, кто за кого. Кто за правду, а кто над девкой глумиться вздумал. На моей станции такому не бывать. Хорунжий Никитин баб в обиду не даёт. Хорунжий Никитин баб всяко любит.
Станционный смотритель сам же рассмеялся со своей шутки, но вновь стал серьёзным.
— Ты что, не понял, что произошло? — переспросил я у него. — Думаешь, что я мог девицу стращать? Питая уважение к сединам твоим и явным былым заслугам во служении Отечеству, я не стану тебя винить, хорунжий Никитин.
— Так что же, барин, случилось-то? Отчего я ночью крики слышу? — спросил начальник почтовой станции.
К слову сказать, весьма неплохой станции. Худо-бедно, но всё здесь чистое, клопов не обнаружено, еда хоть и простая, но мясо доброе и вполне съедобное, а капустка квашеная приятно хрустела на зубах. И медовуха была вкусна, правда, я только лишь чуточку пригубил, но решил подобного напитка даже прикупить себе в поместье.
— Как на духу скажу, и, коли ты человек смелый, и черта лысого не убоишься, то не дашь в обиду девицу, — сказал я, бодаясь взглядами с Тарасом. — Эти тати творят гнусности и всякие непотребства в угоду своему хозяину, которому только что ноги не лижут.
Не называя имён, я, как мог кратко, поведал о ситуации, не упомянув только о том, что Мария — женщина падшая, но зато подчеркнул, что некий чиновник хочет над девкой поглумиться, вот и прислал своих прихвостней, чтобы те привели девицу для блуда. А я ее защищал.
В моих руках уже оказались два пистолета, переданные припозднившимся Вакулой. Это придавало мне уверенности. Где он был, после выясню, пока что иные проблемы.
Бравада и лихость начальника почтовой станции сменились недоумением и растерянностью, когда прозвучало-таки имя вице-губернатора Кулагина. Станция находилась в тридцати — тридцати трех верстах от Екатеринослава, видимо, о раскладах в городе и в целом в губерении что-то старому казаку всё же было известно.
— Это… стало быть… Хлопцы, ступайте подобру-поздорову! Ворота, так и быть, сам отремонтирую, — говорил, отворачивая стыдливо глаза, начальник почтовой станции.
— А тебе ли решать, казак? Тут моя правда, — сказал я. — Воно на конюшне их и прикрыть.
Никитин потупился и оружие опустил. Сдал дед все же свои позиции, решил отпускать татей. Может, он побеспокоился больше и не за себя, а за жену и трёх детей, среди которых были двойняшки-парни, лет десяти, а также четырнадцатилетняя, развитая не по годам дочка. Мне хотелось найти оправдание для этого человека, который только что проявил отвагу, решительность, но всё же сдался. Вроде бы, это называется «испанский стыд», когда смущаешься из-за действий других людей.
Что же касается налетчиков, то придется и вправду их отпустить. Мало того, что подобные выходки, как налет и похищение девицы, и в городе сошли бы им с рук, так кому жаловаться здесь, на станции? Прибить и закопать? Ну, понятно же, что и это не вариант. Так что только отпустить и думать о том, что же адекватное сотворить, чтобы для всех, а для Кулагина в первую очередь, стало понятно: в эти жестокие игры можно играть вдвоем, и доминантом в положении могу ведь быть и я. Подумаю… хорошенько подумаю.
Маша уже прижималась к моей спине и дрожала, наверняка, не только от морозного воздуха, который должен был пронизывать её, одетую лишь в одну льняную ночную рубашку. Я был бы рад накинуть на женщину хоть что-нибудь, но и сам в похожей рубахе стою.
Я уже выставил оба пистолета в сторону налетчиков, к которым присоединились выведенные из дома бандиты. Их, в итоге, оказалось пятеро. Всё было под контролем, и я готов стрелять, хотя бы и по ногам, если добром не уйдут.
— Погоди, Тарас! — сказал я.
Может, даже грубовато, но я оттолкнул Машу и решительно подошёл к Тарасу.
— Мы же говорили уже с тобой. И вновь ты здесь, — прошипел я, ударяя джебом верного пса Кулагиных.