«Я есть Грут» — так в одном фильме на все вопросы отвечало ходячее дерево.
— Ты Емельян Данилыч? — вспомнил я голос.
Это он меня нашел, он же и притащил в дом.
— Не признал, барин, сперва? Так и есть, стало быть, Емельян я. Да как же такое может быть, забыться? — удивился мужик.
Нет, не мужик. Более всего Емельян был похож на купчину, или это во мне укоренился образ бородатых толстых купцов, заключавших миллионные сделки без подписания документов — на честном слове. Жилетка, серебряные часы в кармашке, белая шелковая рубаха, картуз. Не совсем только понятно, почему меня тут пробуют прессовать коллекторы, а этот деятель, который явно мне подчиняется, с серебряными карманными часами ходит? Но об этом позже.
— Память меня покинула. Но ты, Емельян, о том никому не рассказывай, а то это… выпорю, что ли, — сказал я, не будучи уверенным, что имею право пороть этого человека.
— Барин, я привыкший молчать, но вы выпорите меня, вот как я есть, так и порите. Служил я еще при батюшке вашем, порите, хоть и до смерти, но повинен сказать, что такого непотребства не было при Петре Никифоровиче. Кабы тати какие… — у Емельяна проступила слеза.
— Петр Никифорович — это мой отец? — догадался я. — А ты мой управляющий?
— Я за лекарем пошлю, барин, пужаете вы меня, — перекрестившись, выговорил Емельян.
— Никакого лекаря! Денег и так нет, я ему еще четыре рубля должен. Да и лекарь тут… Кхе… Не лечит, а калечит. А ты кратко расскажи, что это за люди и почему они здесь! — сказал я.
Надо же понимать, с кем я имею дело. Бандиты? Это понятно. Я даже догадываюсь о причинах долга, и что, скорее-то всего, это развод на лоха. Я же дитя девяностых, кое-чего помню, умею, знаю, сам грешил. Время такое было, что нельзя не уметь и не знать. Но подтвердить догадки необходимо. Всегда есть вероятность ошибки.
— Так знамо, зачем они пришли. Вы же, барин, до карт охочи, да все только проигрываете. А еще у вас вызов в суд на первую седмицу февраля, то по кредиту. Именьице заложено, правда, только раз, но, видать, есть те, кто супротив вас действует, — сказал Емельян. — Видано ли, что лишь раз заложенное имение отобрать норовят!
— Итак, Емеля, вопрос сиюминутный, — сказал я, всматриваясь в маленькие оконца.
— Простите, барин, сею… чего? — спрашивал растерянным голосом управляющий. — Я-то понял про минуты, но причем сеять-то? Вечно вы слова мудреные строите.
— Что ты сеять будешь, о том говорить станем после, — отпрянув от окна, я направился к пистолетам, желая чуть подробнее рассмотреть их конструкцию и подумать, не пригодятся ли они мне сегодня. — Что сейчас происходит? Я правильно понимаю, что эти бандиты сейчас пошли в баню с женщинами, за которых я в ответе?
— Не, барин, женщин там нету. Серальки там, — недоуменно отвечал Емельян.
Нужно было сразу же Емельке указать на то, что я отчетливо слышу — и менее отчетливо, сквозь стелящийся снег, вижу, что возле бани в кучку сбились те самые бандиты и женщины, возможно, даже девчонки. Но слово «серальки» слишком урезало уши.
— И кто такие серальки? — спросил я.
— Дак, знамо же… — Емельян пристально посмотрел на меня, будто рассматривая фигурную родинку на лице. — Барин, а вы — это вы? Али… простите, бес какой вселился?
Меня на обучении по програме «Время героев» убеждали, что начальствующая особа не может бить своего подчиненного. Правда, когда слушатели курсов накинули психологу несколько особо пикантных ситуаций, то сам преподаватель предмета «Этика деловых отношений» не смог ответить однозначно в рамках ранее прозвучавшего от него же утверждения. И прямо сейчас мне казалось, что без применения силы в виде хотя бы подзатыльника диалог с управляющим не склеится.