— Что случилось? — тоном чуть ли не умирающего спросил я.
— Кто это сделал? Ты? — спросил Иван.
— Что сделал? Мне доложили, что побили вас мужики? — я недоуменно пожал плечами, что также далось болезненно. — Так что с них взять? Темнота дремучая, ля-мужик.
Притворяться не приходилось, ухудшающееся состояние меня даже пугало. А что если я больше не очнусь? Мне хотелось жить, как и каждой божьей твари — пусть в этой новой реальности, но жить. И, едва приобретя новую жизнь, терять ее за просто так я не стану.
— Я чую лжу, ты… стал иным, но то, что немощный нынче… — говорил Иван, всё ещё изучающе рассматривая меня. — Ладно. Нехай так. Я дело твое отдал Понтеру, но все равно скажу свое слово. Сарай, дом, мастерская, все это может случайно загореться — или кто-то нежданно умрет. Так бывает, ты это помни Ты же знаешь, барчук, что я мастер случайностей. А еще… Ты же любишь Анфису? Она будет с тобой, как ты и хотел. Ты продашь имение и уедешь с ней. Вот только долг отдать нужно еще до того, как пойдут твои земли с торгов в счет уплаты займа.
Мужик говорил уверенно, демонстрируя свою несгибаемую волю. Но так ли уж он несгибаем? Стоявший со спины Ивана грозный крупный мужик, наверное, тот самый Петро, явно сбивал спесь с бандита. Иван то и дело порывался посмотреть через плечо, и я замечал, как он каждый раз одергивал себя, дабы не показать нервозности. Так что Иван — не стойкий оловянный солдатик, а всего лишь обтянутые кожей кости да мясо с комком нервов и переживаний.
— Я услышал тебя, все сделаю. Ради Анфисы и сделаю, — сказал я, сложив брови домиком и отыгрывая роль испуганного простачка.
На жесты я сил уже не тратил.
— Вот и правильно. А за то, что кто-то из твоих людей напал на моих, после продажи земли с тебя еще двести рубликов, — усмехнулся Иван нарочито спокойно, будто хозяин положения.
А затем развернулся и пошел прочь.
Плевать он хотел на то, что Мартын с переломанной, скорее всего, челюстью, ибо хруст был отчетливый, что еще один молчаливый бандит всё ещё, вероятно, лежит с разбитой головой. Иван потенциально заработал двести рублей. А Понтер, как я думаю, получит разве что выволочку, что подставился. Может быть, я больше и не увижу лысого с загнутыми усами а-ля Эркюль Пуаро. Слез лить по этому поводу точно не стану.
Не дожидаясь, когда бандиты все же уедут, а мужики разойдутся, я закрыл глаза и, выдохнув, уснул. Но дадут ли мне в этой жизни поспать?
— Вот, барин, выгнали татей! — будто бы принес благую весть о победе над несметными полчищами врага, говорил Емельян.
Управляющий снова вошел ко мне в комнату, а за его спиной толпились мужики. Часть из них смущалась и чувствовала себя явно не в своей тарелке, но были и те, кто держал нос кверху. Не такие уж и забитые крепостные у меня. Что? Распустились? Или не все крестьяне-рабы знали, что они рабы и есть?
— Спасибо, мужики! Я поправлю положение и дам денег. Пока мне еще своя война за имение предстоит. Но таких гостей более не нужно. Встречать их велю на подступах да мне докладывать. А уже потом я буду решать, пускать ли. Как же так, что меня, больного, будят тати? Как мне за вас стоять и думать о ваших семьях, коли и вы о мне не попечетесь? — поблагодарив, я отчитывал крестьян.
Можно было более тонко с ними поступить, миндальничать, использовать словесные кружева. Но не до этого.
— Емельян! Каждому дай что-нибудь из моих запасов. Не водки, а поесть, семьям на стол, — приказал я.
— Барин, но как же? У вас же и так мало чего, — воспротивился приказчик.
— Ты чего-то не услышал, Емелька? Люди за меня встали, а я буду закрома свои сберегать? Дай им, что велено, да мне еды принеси, я сколько тут валяюсь, окромя бульону, каким Настасья кормила, и не ел ничего, — привстав и напрягшись, я буквально рычал, а не говорил.
— Батюшка наш, прямо Петр Никифорович, — зашептались мужики.