Здание земского суда оказалось на вид непрезентабельным. Деревянный, пусть и добротный дом, в один этаж, но длинный. Тут было немноголюдно, наверняка, судебных дел не так чтобы и много, или они разбираются, когда снизойдёт до работы председатель суда, он же земский исправник. Это уже второй раз, когда я прихожу к дому земского суда. В первый раз дверь была закрыта, а внутри не было никого, кто мог бы не то что впустить, а хотя бы прояснить вопрос, где находятся чиновники. О табличке с графиком работы молчу, я подобное видел только в лавке купцов Тяпкиных.
Это что за расхлябанность? Беспредел, но здесь и сейчас это норма, даже при Николае Павловиче, который еще хоть какие-то порядки наводил. Его называли «Палкиным»? Так чиновников не палками, а, как говорила моя бабушка, ссанными тряпками по мордасам гонять надо.
— Господин земский исправник, Молчанов Яков Андреевич, примет вас, как только будет свободен, — ответили мне у приемной земского исправника.
Мы ждали. Нагруженные многими бумагами, журналами по хозяйственной деятельности поместья. Тут были собраны доказательства, что имение приносит чистого дохода более пяти тысяч рублей. Сумма залога, с которой маман поехала «выгуливать» любовника Артамона, составляла шесть тысяч пятьсот рублей. Много, больше, чем годовой доход, но точно меньше, чем двухгодичный. Я, конечно, не думал, что все доказательства будут сразу же приняты — не дурачок. Но попытаться решить все в правовом поле нужно.
Вот мы и сидели на стульях у кабинета чиновника. Через несколько минут туда не торопясь занесли кофе, через некоторое время в кабинет доставили пирожные. Трудная, видимо, работа у земского исправника, много калорий сжигает, раз нужно есть сладкое целыми подносами.
А я устало думал о том, каким сумбурным оказался вчерашний день. Нет, даже не день, а еще предшествовавшие ему вечер и ночь. Шулеров я отпустил. Правильно ли сделал? Не уверен. Но опасался огласки пикантных подробностей. Тем более, что на этой истории я всё-таки нажился. Сто двадцать пять рублей в плюсе — это не так и мало, а в моем случае даже много.
Конечно, в целом я должен куда как больше денег, но, как в народе говорят, курочка по зернышку клюет. Вот и я: там клюну, тут откушу, и получатся какие-то деньги.
— Уважаемый, мы уже около часа сидим. Не подскажете, когда нас примут? — задал я вопрос, начиная терять терпение.
— Ожидайте! — сказал мелкий служащий и понес на сей раз в кабинет воду, как бы и не дорогущую сельтерскую, которую привозят из Швейцарии.
Мы, повздыхав, ожидали дальше. Терпение и еще раз терпение.
— Я видел, когда мы шли, одного из тех татей, что вчера были у нас, что вы побили, — сказал Емельян.
Я промолчал. Конкретно с Тарасом я вчера все уладил. Вернее, так: мы с ним вместе состряпали сюжет для замгубернаторши. Да, его нанимательшей все-таки была именно она. Тарас и вовсе несколько расслабился, когда узнал, что у меня лишь кольцо, а чего-то там, действительно важного, и нет. Я догадывался, что речь идет о неких бумагах. Артамошка, видимо, подстраховался — или решил шантажировать еще одну свою любовницу важными документами. Ну, пусть его хоть на костер голым задом сажают, ничего, кроме раздражения, этот персонаж не вызывает.
А касательно Кулагиной и ее порочных связей? Ну нет бы просто поговорить, взять с меня слово, что я никому не расскажу о том, что узнаю. Но нет же, так нельзя, так слишком просто получалось. А еще я сын ее конкурентки — и, значит, что уже потенциальный враг. Правда, насколько я понял, считаться врагом, то есть достойным сопротивляться, подобной особе — это уже немалое достижение. Так что я не враг для нее, а тот, кого можно просто пнуть, как консервную банку, походя. Но только пока, надеюсь.
И тут оказывается, что я не хочу быть битым, как та банка.
Итак, Кулагина искала Артамона Леонтьевича Мижгородского, считавшегося местным художником. На самом деле никакой он не художник, а тот, кто может задурить голову женщине бальзаковского и даже постбальзаковского возраста. Между тем, у меня складывалось впечатление, что отношение Кулагиной к Артамону было таким, будто у властной женщины забрали ее любимую игрушку. Тут не важны были драгоценности, а важен сам факт, что от нее, дескать, не уходят.
Вот и разошлись мы краями с Тарасом, я даже проплатил его услуги по поиску нужной мне информации. Однако стало понятным, что фамилия Кулагиной еще всплывет в моей новой жизни.
— Два часа с четвертью ожидаем! Милостивый государь, извольте все же спросить, буду ли я выслушан его превосходительством, — сказал я, может, и излишне резко.
Но более двух часов ничего не делать, когда дел-то как раз много — это мука. Главное, безусловно, это то дело, что должно решиться внутри этих ветхих стен, но не так же, практически унижать… У меня уже было четкое убеждение, что хоть пять часов тут просиди, толку не будет. И не уходить же без того, чтобы посмотреть на вершителя моей судьбы?
— Почему шум на вверенной мне территории? — спросил мужчина, выходящий из кабинета Молчанова.
Нетрудно было догадаться, что это он и есть.