— Пять, — простонал Емельян.
— Это плохо, — сказал я, не став уточнять, чем именно это плохо.
Всего исправник Молчанов заказывал дюжину пирожных за раз. Все или почти все он съедал. Если такой эффект от пяти, то от двенадцати пирожных можно и… Убить-то вряд ли, но сильно, хоть и временно, подкосить здоровье Молчанова. А это не на пользу. Мне нужен такой эффект, чтобы его пучило, мешало, чтобы нельзя было определить добавленное вещество, а подумать лишь о несвежем.
— Бумаги ты подготовил? — спросил я, отвернувшись от ширмы, за которой скрючился Емельян.
— На столе! А-ах, — одновременно со стоном выпалил управляющий.
Все с ним будет в порядке, уже сейчас ясно. Посидит-посидит в кабинете раздумий — да и выйдет.
А вот бумаги, если уже не довелось мне поспать, было интересно почитать.
— Я у себя в квартире. И кто ночь не спал, днем выспаться. Послезавтра… Уже завтра у нас тяжелый день, многое решающий, — сказал я и отправился к себе.
Эльзы уже не было. Как-то всё с нею неправильно вышло. Хотя и в самом ее приходе ко мне правильного было не так чтобы много, особенно в существующих реалиях, когда разврат странным для меня образом сочетается с некоторым ханжеством и понятиями о женской чести.
Я засел за бумаги. Первое же, что бросилось в глаза — это некоторое несоответствие арендной платы и прописанных в признании Емельяна сумм. Получалось, что семьи, что заключили договор на аренду с моим отцом, платили деньгами и еще два дня отрабатывали на барщине. И деньги они платили управляющему, который сразу же завысил оплату на десять процентов, о чем прописано в договоре.
Десять процентов — это не много, так кажется. Вот только у меня сорок шесть таких семей. И это дополнительно в карман управляющего ложилось до ста рублей в год. Тоже, кажется, деньги невелики, если только не сравнивать. Вот та же корова — это до сорока рублей, неплохая лошадь — до ста рублей.
Весьма занятно мне было разбираться в делах мастерской. Мой отец, судя по всему, хотел создать чуть ли не завод. Он собирал мастеровых, им платились очень даже приличные деньги, по тридцать рублей в месяц и еще процент с продаж. И занимались мастера не только созданием плугов и иного сельхозинвентаря. Тут чинили и оружие, которое везли в том числе из земель Всевеликого Войска Донского. Пусть подобное делалось только, так сказать, «для своих», и никаких долгосрочных контрактов не имелось, но все же…
Я думал о том, чем могу помочь государству, людям, за которых несу ответственность, и как себя не забыть. И вижу, что уже многим могу.
Я загорелся идеей развить дело отца. Скоро начнутся неспокойные времена. Уже в этом году русские войска отправятся делать грязную работу за австрийцев и приводить к порядку взбунтовавшихся венгров. Признаться, так я бы, напротив, больше обрадовался, если б венгры добились не двуединой монархии, а полной независимости, становясь ярыми антагонистами австриякам. Но не на русской крови, точно.
Смогу ли предотвратить ввод русских войск в Венгрию? Думал об этом. Но… Ничего путного не придумал. Писать письмо Николаю Павловичу, милостивейшему государю нашему? Я такое считаю неразумным. Не поверит. Может, его убиенный батюшка и мог поверить в сказки, всякого рода предсказания, но не Николай. Да и политическая ситуация такова, что России выгодно помочь Австрии, чтобы не ослабить вероятного союзника в деле окончательного решения «турецкого вопроса». Кто же сейчас поверит в то, что австрияки окажутся бесчестно неблагодарными? А после начнется Крымская война…
Так вот, война — это много оружия, как своего поломанного — так и трофейного. Казачки точно хоть что-то, но затрофеят. Так что именно тут, рядом с казаками, по дороге к театру военных действий, оружейная мастерская может стать весьма важным и прибыльным делом. И нельзя допустить, чтобы мастеровые разбежались. Условия на Луганском заводе куда как хуже, но мои мастера не получали жалование уже три месяца, и, как уже знают все, даже Прасковья, многие по весне, как чуть зазеленеет травка, уйдут. Ну нет. Не уйдут!
Эльза избегала меня, за что ей превеликое спасибо. Люблю, знаете ли, когда люди, с которыми есть некоторые сложности в общении, начинают что-то вроде бойкота. Мол, сам меня найди и спроси, почему я не хочу с тобой поговорить! И она, конечно, не ответит, или ответ будет в духе «все нормально», что по смыслу «всё ужасно, но я тебе не скажу, так как гордая». Зачем такие сложности? Так что я благодарен Эльзе, что могу сконцентрироваться на своих вопросах.
Потому и день протекал без лишних эмоциональных качелей. Я сходил к Тяпкиным и уточнил, что там по продажам маменькиного гардероба. Идут продажи. Покупают, и задорого, и даже… Кулагина заглядывала и два платья купила. Но пока рано окончательно судить, все ли удалось. Как по мне, так мало рекламы. Поставить бы у магазина большой баннер с надписью: «Прямые поставки из Франции», так быстро найдутся покупатели. А то пока это сарафанное радио разнесет весть… Это о каком-нибудь пикантном скандале — моментально все узнают, а вот о платьях, то нет. Зачем соседке рассказывать, чтобы она тоже нарядилась во французское? Пусть на ближайшем приеме только одна красотка остается.
После пришлось встретиться с женщиной низкой социальной ответственности. Нет, я не собирался проверять уровень профессионализма местных жриц любви. Я должен был купить девицу для деля.
— Сударь, я готова была бы и без оплаты помочь вам, — едва войдя, ошарашила меня девица. — Вы же каким-то образом хотите насолить Молчанову, земскому исправнику?.