— Позвольте, ваше превосходительство, отметить, что господин Хвастовский, напротив, лишь стремился предотвратить возможное… — я чуть замялся, ну не называть же вещи своими именами. — Нельзя допустить второго «Ревизора».
— Вот тут согласен, — сказал губернатор, окинул всех взглядом, хмыкнул в сторону Марты. — Я более не нужен.
— Премного благодарны, ваше превосходительство! — отчеканил я.
— Хм… вы же не служили? Шабарин? Да? Сегодня жду вас! — произнес высокий худощавый человек с тяжелым взглядом, после развернулся и, больше ничего не говоря, покинул зал заседания.
— Буду рад снова видеть вас, — сказал я вслед уходящему губернатору.
Слухи о благочестивости губернатора, однако, оказались явно преувеличены.
И всё же людей во всех смыслах положительных, наверное, не бывает. Вот и губернатор — непростая персона, и всё зависит от того, как посмотреть. С одной стороны, это человек, который не поленился и пришёл в земский суд, одним своим присутствием решил вопрос. Я ему даже в некоторой степени благодарен за это.
Однако, с другой стороны, он и пришёл-то сюда лишь потому, что кто-то показал ему те записки, что были разбросаны у здания, где заседает администрация. Сор он из избы, видите ли, не хочет выметать. Впрочем, чего я ещё ждал! Фабр хотя бы занимается обустройством города. Однако сейчас я почти уверен, что о делишках Кулагина губернатор если и не знает наверняка, то всяко догадывается.
Я подошёл к Горюнову, который тем временем надиктовывал текст резолюции или, как это, возможно, называется, постановления. Складывалось ощущение, что секретарь настолько хотел завершить спектакль, что набросал бумагу, как не каждый в будущем сможет напечатать документ на компьютере. Быстро и эффективно.
— Вот, господин Шабарин, как вы и говорили, здесь значится отсрочка на два года. И я, признаться, не хотел бы с вами иметь ничего более общего, — сказал Горюнов, предоставляя мне возможность прочитать документ.
— Дайте, я подпишу, — раздражённым голосом сказал вернувшийся Молчанов, быстро поставил, не читая, на документе свою подпись и так ударил печатью, что, казалось, и стол развалит.
Молчанов с ненавистью смотрел на меня.
— Вы осознаете, что после всего произошедшего я не могу вам и руки подать? А еще… Оглядывайтесь, когда по улицам ходите, господин Шабарин, — почти что прошипел исправник.
— Всем нам нужно оглядываться, вам также не помешает. А что до произошедшего… Вы рассчитывали, что я просто отдам отцовское поместье? — я посмотрел прямо в глаза Молчанову. — У вас есть ко мне обида? Мы можем решить спор, как достойные дворяне. Как дело чести.
Исправник тяжело дышал. Я не сделал вызова на дуэль, но дал ясно понять, что больше угроз или оскорблений терпеть не стану.
Я призывно махнул рукой Хвастовскому и Марте и пошёл к выходу. Никакого желания находиться более положенного в этом театре абсурда я не испытывал. Вот только жаль, что для меня оказалось незамеченным, как зал суда покинул Жебокрицкий. А я ведь хотел ему напомнить про дуэль. В любом случае, за то, что он собирался сотворить, нужно отвечать — ему, разумеется. Как именно, я ещё не знал, нообязательно придумаю.
— Как я и обещал, господин Хвастовский, стихи абсолютно ваши, — сказал я, пожимая руку журналисту. — Уверен, что после их публикации, на вас обратят внимание и ваши стихи, все, что вы напишите, будут заучивать девицы и мечтать увидеть столь пылкого поэта.
— Благодарю, хотелось бы, чтобы так и произошло. Но могу ли я узнать, как можно встретиться с вашей сводной сестрой? Признаться, сия прекрасная нимфа сильно… запала мне в душу, — осведомился Хвастовский.
— Боюсь, это будет крайне сложно сделать. Мы уже сегодня отбываем в поместье, — уклончиво ответил я.
Обменявшись ещё парой незначительных фраз и выслушав, насколько огорчена надежда российской журналистики, что не может встретиться с Параской, которая у Хвастовского была то богиня, то нимфа, то ангел, я поспешил подальше отойти от здания Земского суда.