Я — странник в дальних просторах, в землях, которые для вас, живущих на Земле, не имеют названия и месторасположение которых вам не ведомо. Я, как смогу коротко, поведаю вам о своих странствиях. И пусть те, кто направил стопы свои в эту сторону, знают, чего им следует ожидать.
В течение своего бренного существования, будучи ещё на Земле, я жил, как живут те, кто стремится лишь достичь вершины собственных удовольствий. Если я когда-либо проявлял доброту, если я был снисходителен к тем, кого любил, — все это было у меня под маской ожидания, что они, в свою очередь, послужат моему удовольствию, что ценой моих даров и моего внимания я куплю их любовь и уважение, которые были нужны мне больше, чем жизнь.
Я был талантлив, щедро наделён способностями ума и тела. С ранних лет меня сопровождала людская похвала, окружая меня сладчайшим фимиамом. Ни тени сомнения не возникало у меня о всепоглощающей самоотверженной любви к ближнему своему, которая так глубока, что не мыслит для себя иного счастья, кроме счастья доставлять радость тем, кого любит. Всю свою жизнь я находился в окружении женщин, которых любил (как это понимают обычно земные мужчины, называя святым словом «любовь» чувство, которое можно назвать не более чем страстью, слишком низменной и нечистой), которые время от времени на краткий миг привлекали моё внимание, но среди них не было ни одной, которая воззвала бы к моей лучшей стороне, чтобы я почувствовал: да, это воистину любовь, это тот идеал, о котором я втайне вздыхал. В каждой из них я находил изъян. Они любили меня так же, как и я их — не более и не менее. Мера страсти, которую я дарил им, возвращалась ко мне в равной степени, не умножаясь. Так я жил, не чувствуя никакого удовлетворения, непонятно чего желая и неизвестно к чему стремясь.
О, как много ошибок было совершено мною! Как много! Немало и грехов. Но мир так часто был у моих ног, превознося меня, называя добрым, благородным и одаренным! В мою честь устраивались праздники, меня осыпали ласками, я был баловнем дам высшего света. Стоило мне лишь надуть губы, как я получал всё, что хотел, но то, что я в конце концов получал, скрипело горькой пылью на моих зубах. И вот наступило время, о котором я не буду распространяться долго, время, когда, совершив свою самую страшную ошибку, я загубил две жизни вместо одной, которую я уже сломал задолго до того.
Не позлащённый венок из роз украсил меня, а тяжелая цепь. Тяжкие оковы саднили меня жгучей болью и унижением, пока я не отбросил их в сторону и не пошёл дальше свободным. Свободным? Увы! Мне уже никогда более не было суждено стать свободным, ибо никогда, ни на единое мгновение прошлые ошибки не оставляют нас, они с собачьей преданностью следуют за нами по пятам и после того, как жизни нашего бренного тела приходит конец. Пока мы не заплатим сполна за каждую из своих ошибок искуплением, мы не сотрём их след в нашем прошлом.
И вот случилось, именно тогда, когда я уже считал свою неуязвимость в любви неоспоримой, когда я верил, что постиг науку любви во всех её глубинах, считая, что знаю женщин и о женщинах всё, я встретил её. Ах! Как мне её назвать? В моих глазах она — больше, чем смертная женщина, поэтому я дал ей имя «Добрый Ангел моей жизни» и с первого момента, когда увидел её, склонился к её ногам и отдал ей все лучшее, что сохранилось во мне, всю свою любовь, которая ещё оставалась в моей душе — несчастную и жалкую любовь, в сравнении с той, какой она должна была бы быть. Но это было всё, чем я владел, и всё это я отдал ей.
Впервые в жизни я думал о другом человеке больше, чем о себе, и, хотя в помыслах своих я ещё не мог возвыситься до той чистоты мыслей и фантазий, которые наполняли её душу, я — слава Богу! — не поддался искушению увлечь её в пропасть за собой.
Итак, шло время, я оттаивал в лучах её милого присутствия, во мне всколыхнулись благие мысли, которые, как мне казалось раньше, оставили меня навсегда. Я погружался в сладкие мечты, где я был свободен от цепей своего прошлого, которые держали меня так жестоко, так крепко, тогда как помыслами я устремлялся в благие дали. Из мечты меня вырывали постоянные страхи, что другой придет и отвоюет её у меня, и я знал, что тогда — увы! — Я буду не в праве возразить ему, чтобы удержать её возле себя. Ах, как горьки и мучительны были для меня те дни!
Я знал, что только я один виноват в том, что между нами выросла стена. Я чувствовал, что недостоин коснуться её, будучи так запятнан жизнью в порочном свете. Как я мог осмелиться вторгнуться в эту чистую непорочность и сделать её частью своей жизни! Надежда временами нашептывала мне, что это возможно, но разум каждый раз говорил: «Нет». Хотя она была так добра и так нежна со мной, что я без труда прочёл невинный секрет её любви, я знал — чувствовал! — Что в земной жизни она никогда не будет моей. Её чистота воздвигла между нами барьер, который я никогда не смог бы перешагнуть. Я пытался уйти от неё. Напрасно. Меня как магнитом тянуло назад к ней, и я, наконец, прекратил борьбу. Я устремился к ней, чтобы вкусить радости только от её присутствия, счастливый уже тем, что по крайней мере не лишен удовольствия и солнечного света, а именно так я воспринимал её присутствие.
А затем!.. Ах! Затем наступил тот ужасный неожиданный день, когда без всякого предупреждения, не осознавая, что со мной происходит, я был внезапно вырван из жизни и брошен в ту пучину, пучину смерти тела, которая уготована для каждого.
Но я еще не ведал о том, что умер. Спустя несколько часов страданий и агонии я погрузился в сон — глубокий сон без сновидений. Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в полной темноте. Я мог встать, я мог передвигаться. Выходит, мне стало лучше. Но где я? Почему так темно? Почему мне не оставили светильника? Поднявшись с постели, я начал ощупью пробираться вдоль помещения. Но я по-прежнему не видел света и не слышал ни единого вздоха. Меня окружала тишина, и вокруг царил мрак смерти.
Я решил идти вперед, чтобы открыть дверь; хотя и медленно, и слабо, но я мог двигаться. И я продолжил свой путь: сколько это продолжалось — не знаю. Казалось, прошли часы, ибо в растущем ужасе и беспокойстве я чувствовал, что непременно должен отыскать кого-нибудь или какой-нибудь выход из этого места. К моему отчаянию, мне никак не удавалось найти ни двери, ни даже стены — ничего. Казалось, вокруг меня нет ничего, кроме пустоты и темноты.
Сломленный окончательно, я громко закричал! Я вопил, но мне никто не ответил. Как бы громко я ни взывал, ответом мне была лишь тишина: ни единого звука, ни эха, ни собственного голоса — ничего, чтобы порадовать мой слух. Я подумал о той, кого я любил, но что-то удерживало меня от того, чтобы произнести вслух её имя в таком мрачном месте. Потом я вспомнил всех друзей, которых знал, и начал звать их, но никто из них мне не ответил. Неужели я в тюрьме? Нет! В тюрьме есть стены, а здесь их нет. Может быть, я сошел с ума? Или у меня бред? Что со мной? Я ощущал себя, свое тело, оно осталось прежним. Прежним ли? Нет. Что-то во мне изменилось. Я пока ещё не знал что, но мне показалось, будто я как бы смешался и деформировался! Черты моего лица, когда я провел по ним рукой, показались мне более крупными, грубыми, искаженными! О, где же свет? Кто-нибудь! Отзовитесь и скажите, даже если то, что я услышу, будет ужасно! Неужели никто не придёт? Я — совсем один? А она, мой ангел света! Где она? Что-то переключилось в моём мозгу и в моём горле, и я с воплем выкрикнул её имя, зовя её прийти ко мне, хотя бы один последний раз. Меня охватил безумный страх при мысли, что я потерял её. Я продолжал в отчаянии звать её, и впервые мой голос зазвучал, тревожа мой слух в кромешной тьме.
Впереди, очень далеко впереди я увидел крошечную точку света, похожую на звезду, которая стала постепенно расти и приближаться, пока, наконец, не остановилась передо мной в виде большого светлого шара и в форме звезды. И внутри этой звезды я увидел свою возлюбленную. Её глаза были закрыты как во сне, но её руки были протянуты в мою сторону. Своим нежным голосом, знакомые нотки которого я хорошо знал, она проговорила: «О, любовь моя! Любовь моя! Где ты сейчас? Я не вижу тебя, а только слышу твой голос. Я слышу, как ты зовёшь меня, и моя душа в ответ рвётся к тебе».
Я попытался проникнуть к ней, но не смог. Некая незримая сила удерживала меня, а вокруг неё образовалось кольцо, через которое я не в силах был пройти. В отчаянии я упал на землю, умоляя её не покидать меня. Потом мне показалось, будто она потеряла сознание: её голова склонилась на грудь, и я увидел, как она пошла прочь от меня, словно её уносили чьи-то сильные руки. Я попытался подняться и последовать за ней, но не мог. Меня крепко держало нечто, подобное огромной цепи, и после нескольких бессильных попыток я упал и лишился сознания.
___________________
Очнувшись, я исполнился радости, увидев, что моя возлюбленная снова вернулась ко мне. Она стояла рядом и выглядела на этот раз такой же, какой я видел её на Земле, но была бледна и грустна и в глубоком трауре. Звезда исчезла, всё вокруг поглотила тьма, но не всепоглощающий мрак: там, где находилась она, сохранялось бледное и слабое сияние, при свете которого я мог видеть, что она несла в руках цветы — белые цветы. Она склонилась над длинным низким холмиком свежей земли. Я приблизился и увидел, что, возлагая цветы на этот низкий холмик, она льёт безмолвные слезы. Она тихо пробормотала: «О, любимый! Любимый мой! Неужели ты никогда не вернёшься ко мне? Неужели ты действительно умер и ушёл туда, куда не может последовать за тобой любовь моя, туда, где ты не услышишь больше моего голоса? Любимый! О, мой любимый!»
Она встала на колени, а я был рядом, совсем близко, хотя и не мог прикоснуться к ней. Я также преклонил колени и взглянул на длинный низенький холмик. Ужасное потрясение охватило меня, так как я наконец-то понял, что я — мертвец и стою перед собственной могилой.
Глава 2. Отчаяние
«Я умер! Умер!» — в отчаянии воскликнул я. — «Нет, не может быть! Ведь мертвые ничего уже больше не чувствуют! Они — прах! Они разлагаются и превращаются в ничто! Для них ничего больше не существует! Они же ничего не ощущают, иначе вся моя хвалёная жизненная философия — ложь, обман и тогда выходит, что душа умершего продолжает жить, даже после того, как тело превращается в прах».