Цветы, принесённые моей возлюбленной, уже завяли. Она не приходила два дня. После нашего разговора она, казалось, забыла о теле, погребённом в земле, и мне от этого было хорошо, этого я и хотел. Хорошо, что она забыла о мертвом теле и обратилась мыслями к живому духу.
Но даже увядшие, цветы говорили о её любви, и я попытался поднять один из них, белую розу, чтобы унести её с собой, но обнаружил, что не могу ни взять её, ни даже прикоснуться к ней. Моя рука проходила сквозь розу, словно та была лишь отражением цветка.
Я направился к тому месту, где в головах могилы стоял белый мраморный крест, и увидел, что на нём написаны имена двух братьев моей возлюбленной. И тогда я понял, что она совершила из любви ко мне: она велела положить моё тело рядом с теми, кого больше всего любила. Я был так тронут, что снова заплакал, и мои слёзы, словно капли росы, падали на моё сердце, вымывая из него горечь.
Я почувствовал себя таким одиноким, что встал и побрёл прочь, слившись с толпой темных блуждающих призраков, и некоторые из них оборачивались мне вслед; должно быть, как и я, они плохо видели.
Однако вскоре три тёмные формы, очертаниями похожие на фигуры двух женщин и одного мужчины, миновав меня, внезапно вернулись и последовали за мной. Мужчина коснулся моей руки и сказал: «Куда ты направляешься? Видно, что ты недавно пришел сюда, иначе бы ты так не спешил. Здесь не принято спешить, ведь мы все знаем, что впереди у нас — вечность». Потом он рассмеялся, и смех его был так холоден и резок, что я весь внутренне содрогнулся. Обе женщины подхватили меня под руки со словами: «Пошли с нами. Мы покажем тебе, как можно насладиться жизнью даже после смерти. У нас нет своих тел, чтобы ощутить наслаждение, но мы на некоторое время воспользуемся телами смертных. Идем с нами, и мы покажем тебе, что удовольствия можно испытать и здесь».
Тяготясь одиночеством, я был рад, что со мной заговорили, хотя вид этих троих показался мне отталкивающим, — на мой взгляд, женщины были ещё отвратительнее, чем мужчины. Решив посмотреть, что произойдёт, я склонился к тому, чтобы позволить им увлечь меня за собой, и уже повернулся в их сторону, как вдруг, в едва различимой дали, будто отблеск света на тёмном облаке, я увидел духовный образ моей чистой и нежной любви. Её глаза были закрыты, как тогда в моём первом видении, но, как и прежде, она протягивала ко мне руки, а её голос небесным звучанием раздался в моих ушах: «О, берегись, берегись! Не ходи с ними! Они недобрые, а их путь ведет к погибели». Потом видение исчезло, а я как во сне оттолкнул от себя этих существ и поспешил скрыться в темноте. Долго ли, далеко ли я брёл — не знаю. Я стремился убежать от воспоминаний, преследовавших меня, и в моем распоряжении было всё бесконечное пространство.
Наконец я присел на землю передохнуть и тут заметил мерцающий луч света, прорезавший тьму. Приблизившись, я увидел, что свет излучает комната, и я мог её видеть, но сияние так слепило мои глаза, как если бы я, находясь на Земле, смотрел прямо на полуденное солнце. Я не мог этого выносить и хотел уже отвернуться, как вдруг послышался голос: «Останься, усталый путник! Здесь ты найдёшь и руки, готовые помочь, и участливые сердца. А если ты желаешь увидеть свою возлюбленную, войди. Она здесь, и ты сможешь поговорить с ней». Я никого не увидел, но почувствовал, как чья-то рука набросила мой плащ мне на голову, чтобы оградить меня от пронзительно яркого света; потом кто-то ввёл меня в комнату и усадил в большое кресло. Я почувствовал себя таким усталым, таким утомлённым, что был несказанно рад возможности отдохнуть! А в этой комнате царило спокойствие, и мне показалось, что я нашел путь на небеса.
Некоторое время спустя я, подняв глаза, увидел перед собой двух кротких и дружелюбных женщин, показавшихся мне двумя ангелами, и спросил себя:
«Неужели я приблизился к небесам?». Я снова огляделся. Мне показалось, что моё зрение улучшилось, ибо позади этих прекрасных женщин — я не смел поверить, так велика была моя радость! — Я заметил её, мою возлюбленную, которая немного грустно, но очень нежно улыбалась, обратив взор в мою сторону. Она улыбалась, но я знал, что она не видит меня; меня могла видеть только одна из находившихся в комнате женщин и именно она тихим голосом описывала ей мой внешний вид. Моя любимая, казалось, осталась довольна, услышав подтверждение того, что поведал ей обо мне тот человек. Она рассказала присутствовавшим там женщинам о том, какой замечательный опыт общения со мной она пережила, и что этот опыт был в её понимании похож на странный сон. Мне хотелось закричать, чтобы сообщить ей, что я действительно рядом, что я по-прежнему жив, по-прежнему люблю её и верю в её любовь ко мне, но я не мог двинуться с места, меня сковали чары, некая сила, которая, как я смутно чувствовал, не пускала меня.
Затем те две доброжелательные дамы заговорили, и я узнал, что они вовсе не ангелы, поскольку всё ещё пребывают в своих земных телах, и она могла их видеть и говорить с ними. Они многое рассказали о свершениях того доброго человека, призванного вселять надежду в таких грешников, как я. Тот же голос, который пригласил меня войти, спросил, не хочу ли я, чтобы одна из женщин написала за меня письмо. Я ответил: «Да! Тысячу раз да!» Потом я начал говорить, и дух побудил женщину записывать за мной. Я поведал моей возлюбленной, что я жив, что я люблю её. Я просил её никогда не забывать меня, всегда думать обо мне, ибо мне для поддержки нужна вся её любовь и вся её помощь. Я говорил, что мои чувства к ней не изменились, хотя сейчас я слаб и беспомощен и не могу сделать так, чтобы она увидела меня. А она! Ах! Она обратилась ко мне с такими нежными словами, что я не могу повторить их сейчас; слишком священные для меня, они навечно запечатлелись в моем сердце.
___________________
Период, последовавший за этой встречей, был для меня как глубокий сон. Я так утомился, что, покинув комнату, отошел немного в сторону и прямо на земле погрузился в глубокое забытье без сновидений. Разве имело значение, где мне отдыхать, если вокруг меня была сплошная ночь?
Я не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Тогда я не имел возможности отсчитывать ход времени иным способом, кроме как мерой пройденных мною страданий и невзгод. Я очнулся от моего забытья немного освежённый и с гораздо более чёткими ощущениями, чем прежде. Движения мои оживились, в моих членах я ощутил новую силу и свободу и одновременно неожиданное чувство голода, какого никогда раньше не ощущал. Потребность в пище стала такой нестерпимой, что я отправился на поиски еды и долгое время ничего и нигде не мог найти. Наконец я отыскал что-то похожее на засохший сухарь, всего несколько крошек, но я был рад им и, съев, почувствовал некоторое облегчение. Здесь я замечу, что духи действительно едят, но они едят то, что можно назвать духовным эквивалентом вашей пищи, они так же остро ощущают голод и жажду, как и вы, живущие на Земле, хотя наша пища и наши напитки доступны вашему материальному зрению не более чем духовная субстанция наших тел, в то время как для нас все это — объективная реальность. Если бы я был пьяницей или чревоугодником в те времена, когда обладал земным телом, я бы ещё скорее почувствовал мучительный аппетит. Но в этом отношении я всегда был сдержан, поэтому, хотя в первый момент я с отвращением отвернулся от сухих крошек, после некоторого размышления я сказал себе, что в данное время у меня нет иного пути, чтобы раздобыть что-либо, а значит, подобно нищему, мне лучше удовлетвориться нищенским куском.
Мои мысли снова вернули меня к моей возлюбленной, унося на своих крыльях мой дух, и я вновь оказался в той комнате, где тогда видел её и тех двух женщин. На этот раз я без промедления проник внутрь и был встречен двумя духами-мужчинами, чьи формы я едва различал. Нас разделяло подобие тонкого занавеса, сквозь который я видел двоих духов-мужчин, нескольких женщин и мою возлюбленную. Мне было сказано, что я могу написать моей любимой ещё одно письмо через посредство женщины, которая записывала мои слова прежде. Мне страстно захотелось попытаться сделать так, чтобы моя возлюбленная сама, своей рукой записывала мои слова моими усилиями, как она это делала с помощью её духа-хранителя. Мне разрешили попробовать. К своему разочарованию, я обнаружил, что не могу этого сделать; она осталась глуха к моим словам, и мне пришлось отказаться от своего желания и смириться с тем, чтобы, как и прежде, мои слова записывала та женщина. Продиктовав своё послание, я некоторое время молча наблюдал за выражением прекрасного лица моей возлюбленной, как имел обыкновение делать это в прежние дни. Мои мечты были прерваны одним из духов-мужчин, молодым человеком с серьезным выражением красивого — как мне показалось — лица. Он обратился ко мне и заговорил тихим и доброжелательным голосом, поведав, что, если я действительно хочу, чтобы моя возлюбленная сама записывала то, что я буду ей диктовать, мне следует вступить в братство кающихся грешников, подобно мне изъявившим желание изменить свой путь в лучшую сторону, в среде которых я узнаю многое из того, что до сих пор было мне неведомо. Это поможет мне проникнуть в её душу и одновременно даст мне желанную привилегию иногда быть с ней, пока она живет на Земле. Он сказал, что путь покаяния тяжек, очень тяжек, крута и длинна лестница восхождения, велики предстоящие труды и страдания, но в конце пути меня ждёт прекрасная и благая страна, в которой я узнаю такое счастье, о котором не мог бы и мечтать.
Он уверил меня, как это сделал бы обычный земной человек, что моё изуродованное тело, которое я старательно скрывал от глаз моей возлюбленной, изменится по мере качественного изменения моего духа, что я снова обрету приятную внешность, чтобы моей возлюбленной не было горько смотреть на меня. Если я останусь бродить на Земле как сейчас, то скорее всего снова окунусь в поиски так называемых удовольствий и в этой атмосфере духовной деградации окончательно потеряю возможность быть рядом с моей возлюбленной. Ради её блага те, кто охраняет её, будут вынуждены изгнать меня. С другой стороны, если я вступлю в братство, мне так помогут, так поддержат и научат меня, что, когда наступит моё время вернуться на земной уровень, я буду достаточно вооружён и защищён, чтобы побороть любое земное искушение.
Я вслушивался в слова серьёзного и благородного духа с удивлением и растущим желанием узнать больше об этом братстве и попросил его проводить меня туда. Он с готовностью пообещал мне это, а также объяснил, что я могу оказаться там лишь по своей доброй воле и собственному выбору. Стоит мне только пожелать покинуть его, я смогу сделать это в тот же час. «В мире духов все свободны», — сказал он. — «Ведущими побуждениями здесь являются только собственные желания и намерения. Если ты научишься вырабатывать в себе высокие желания, у тебя найдутся средства, чтобы достичь их, тебе будет оказана вся необходимая поддержка и помощь. Ты из тех, кто не познал силу молитвы. Ты узнаешь всё это сейчас, ибо всё приходит через посредство серьёзной молитвы, сознательной или бессознательной. И добрые, и злонамеренные желания — они все равно, что молитвы, и в ответ на них вокруг человека собираются силы зла или добра».
Я снова почувствовал сильное утомление и усталость, и он посоветовал мне попрощаться с моей возлюбленной и расстаться с ней на некоторое время. Он объяснил, что я наберусь сил и дам ей возможность сделать то же самое, если на время покину её и остановлюсь в том месте, о котором он мне говорил. Также было бы хорошо, если бы она не пыталась писать в течение трех месяцев, ибо её способности медиума подверглись суровому испытанию, и, не отдохнув, она нанесет своему здоровью большой ущерб. Мне же потребуется время на то, чтобы усвоить простейшие уроки, как проникнуть в её душу.
Ах, как тяжело было для нас обоих дать такое обещание! Но она первая подала пример, и мне оставалось только следовать ему. Если она старалась вооружиться силой и терпением, я должен был сделать то же самое. И я дал обет: если Бог, Которого я так долго не признавал, вспомнит обо мне и простит меня сейчас, я отдам всю свою жизнь, все свои силы, чтобы исправить зло, совершённое мной. И вот случилось, что я покинул на время неспокойный земной уровень духовного мира, с которым я так мало успел познакомиться и в котором мне предстояло ещё так долго быть и так много страдать! Покидая комнату, чтобы последовать за своим провожатым, я обернулся в сторону моей возлюбленной, помахал ей на прощание рукой и попросил, чтобы добрые ангелы и Бог освятили своей вечной милостью и заботой — нет, конечно же, не меня, я не смел просить об этом! — Её. И последнее, что я успел увидеть, был взгляд её нежных глаз, которым она провожала меня с любовью и надеждой. Они были мне опорой в течение многих томительных и мучительных часов.
Глава 4. Братство Надежды
В духовном мире имеется множество странных мест, наблюдается множество удивительных сцен и существует множество организаций для помощи кающимся душам, но я не встречал ничего более необычного, чем Дом Помощи, основанный Братством Надежды, куда меня и привели. В ослаблённом состоянии моих духовных сил я не мог хорошо разглядеть место, куда попал. Можно сказать, что я был оглушён, ослеплён и парализован. Осознавая присутствие других, я лишь с трудом мог видеть и слышать их или заставить других услышать меня; и хотя я сам смутно различал предметы, всё это было подобно тому, как если бы я находился в совершенно темном помещении, где лишь ничтожный мерцающий источник света освещал мне путь. Раньше на Земле я такого не ощущал, ибо в темноте мог видеть и слышать достаточно, чтобы осознавать всё, что происходит вокруг меня. Именно совершая тот небольшой подъем на уровень выше земли, я почувствовал ощутимые изменения моего духа. То время тьмы было для меня столь страшным, что даже сейчас я вспоминаю его с ужасом: ведь я страстно любил солнце и свет. Я родился в стране, где всегда светит яркое солнце, где так насыщенны краски, где небо такое чистое, а цветы и окружающая природа так прекрасны и где я так любил и свет, и тепло и мелодичную музыку, и именно там после моей смерти меня ждали тьма, холод и тоска — ужасающая и всепоглощающая тоска, которая укрыла меня как мантия ночи и от которой мне не было избавления. Эта безумная тоска окончательно сокрушила мой дух. На Земле я был горд и высокомерен. Я происходил из рода, члены которого никогда и ни перед кем не склоняли головы. В моих жилах текла кровь гордых аристократов. Через мать я был связан узами родства с великими мира сего, с теми, чьи амбиции своевольно играли судьбами королевств. А теперь самый ничтожный, самый жалкий, самый бедный нищий на моей родной улице был значительнее и счастливее меня, ведь у него, по крайней мере, был солнечный свет и свежий воздух, и теперь уже я стал низким и недостойным изгоем в тюремной клетке.