Отец, желая защитить сына, вплел в него магию. Филипп научился получать силы из эмоций других людей. По сути все мы иногда подпитываемся ими: восхищением, уважением, дружбой или любовью. Если бы слегка подправить руны…
Но я не была уверена, что у меня получится. С Геррахом я всего лишь восстанавливала то, что было раньше. Я подталкивала плетение, и оно продолжалось само. В Филиппе мне пришлось бы менять его суть. Руны стали его частью, а главное – он и сам не хотел ничего исправлять.
Я подошла к кровати и вытащила из-под матраса заготовку артефакта. Он еще не звучал как надо, но я уже слышала, каким он должен быть, – ключ от всех дверей, вскрывающий любые замки и засовы. Ленни с ума бы сошел от счастья. Матовые черные чешуйки ложились одна на одну, руны подхватывали мелодию, ставя акцентные ноты. Пожалуй, с другим материалом у меня бы ничего не вышло, но дракон уже воплощал в себе свободу.
А я купила его и держала в рабстве. Надела браслет – все равно что на цепь посадила. Приказывала…
Щеки запылали от стыда. Когда Филипп приказал мне раздеться, я невольно вспомнила, как говорила то же самое Герраху, не понимая, как это унизительно. Хотя он раздевался без споров и возражений, нисколько не смущаясь наготы. Быть может, из-за второй его ипостаси, животное начало в нем ощущалось так сильно…
Геррах откровенно любовался мною, смотрел на меня с жарким мужским желанием, которое обещало радость и наслаждение. Во взгляде Филиппа было нечто совсем иное, и я не хотела знать – что. Какое счастье, что мне пришла в голову идея наврать про женские дни! Я еще в тюрьме поняла, какой он брезгливый.
А еще – жестокий. Он придумает какую-то каверзу, сделает подлость.
Геррах сказал, я ветер его крыльев. Если бы только его крылья и правда отросли! Он бы подхватил меня и унес прямо с арены горячих игр – хотела бы я тогда посмотреть на Филиппа.
Фыркнув себе под нос, я вернулась к работе. Геррах пришел меня спасти, но и я тоже не собиралась сидеть без дела.
***
Один из воинов скинул красный плащ на пол и, пока надсмотрщик не видел, быстро содрал синий с трупа и накинул себе на плечи. Уловка прошла незамеченной и, опустив голову, он прошмыгнул с остальными выжившими синими плащами вон из казарм.
Геррах не собирался судить его. Богиня уже и так должна была рыдать, глядя, как беспечно обращаются с ее бесценным даром жизни.
– Дракон, – высокий сухой надсмотрщик окинул его взглядом. – Ты хорошо держался.
Геррах пожал плечами. Он не испытывал ни торжества победы, ни особой радости. Но если по-другому получить Амедею не выйдет, то он готов снести хоть всю Аль-Малену до основания.
Их повели узкими коридорами казарм. Пахло кровью и нечистотами, стоны раненых мешались с грубым смехом, лязгало оружие, а кто-то тихо пел поминальную песню.
Филипп узнал его и, конечно, захочет убить. Геррах глянул на своих соратников, но пока что никто не собирался на него нападать. Хотя с белого змея станется отравить его или подослать убийц пока он спит. Придется быть очень осторожным.
– Ты остаешься здесь, дракон, – сказал надсмотрщик, открывая одну из дверей. – У тебя щедрые друзья.
Кто-то присвистнул, а Геррах вошел в комнату, больше похожую на будуар, чем на жилище воина: широкая кровать, изящный столик, уже накрытый к ужину. Вот здесь его и найдут, на мягком ковре и с пеной на губах.
К нему развернулся мужчина: тонкий, светловолосый и даже, наверное, симпатичный. Но отчего-то казалось, что на его по-женски узких ладонях достаточно крови.
– Я друг Амедеи, – сказал он. – Как, видимо, и ты.