— Княгиня Кошкина, бабушка Анатоля, — горячо продолжал гусар, — контролирует каждый его шаг. Анатоль не желает подвергать вас опасности, прелестная Серафима!
— Карповна! — поправила я с нажимом.
— Простите, Серафима Карповна. — Ротмистр извлек из кармана чудовищных холщовых штанов сложенную записку. — Роза для розы. Князь приглашает вас нынче на прогулку под звездами.
Записку я взяла.
— Какой ответ я должен передать его сиятельству?
— Никакого. — Я изобразила оскорбленную добродетель. — И пусть отсутствие ответа напомнит его сиятельству о приличиях, коими обязан руководствоваться дворянин.
Спиной я чувствовала чей-то тяжелый взгляд, хотя нет, не чей-то. Я была уверена, что у лестницы стоит господин столичный чародей.
Ротмистр бросил взор поверх моего плеча, поскучнел, поклонился, прощаясь.
Я замерла, еще минуточка требовалась, чтоб привести в порядок лицо и дыхание. Упругое движение досок.
— Господин Зорин, — успела я надеть равнодушную улыбку, — по служебной надобности рыщете?
— По личной, — довольно двусмысленно изрек он. — Хотелось с вами наедине побеседовать.
Поглумиться решили, господин хороший? Остатки гордости моей девичьей растоптать?
— Беседуйте. — Я незаметно спрятала за манжету записку от князя.
— Позвольте узнать, кто тот молодой человек, с которым вы только что распрощались?
— Не позволю.
Мне показалось или в тоне чародея прозвучали собственнические нотки? Неужели, он считает, что теперь, после моей компрометации, может диктовать свою волю?
— Если вы желали обсудить наш послеобеденный поцелуй, любезный Иван Иванович, давайте закончим побыстрее.
Хороший тон. Деловой. Я показала, что нисколько не тревожусь.
Зорин что-то ответил, я не расслышала, потому что одновременно с этим он взял мою руку, скользнул пальцами по запястью, обнаженными пальцами по обнаженному запястью. Горячо!
Записка от князя теперь была у чародея.