— Носик пудрила, — сообщила матрона, поглядывая на околоточного сверху вниз, видно, такой угол обзора был ей в новинку. — А вы, стало быть, страж закона и порядка? Лариса Павловна Шароклякина. Вдова.
Многозначительно выделив последнее слово, она сунула Фальку руку, которую тот поцеловал с видом слегка сомнамбулическим.
— Наталья Наумовна не с вами? — спросила я.
— Ей пришлось другую диспозицию для припудривания искать, вообрази, нас с ней одновременно неодолимое желание посетило. — Шароклякина подмигнула гнуму. — Обождем?
Йосиф Хаанович покраснел, многословно представился, к имени и званию присовокупив восхищение.
Мне никогда еще не доводилось быть свидетелем флирта двух зрелых, даже пожилых, людей, поэтому, откуда появилась кузина, я не заметила, увлеченная разворачивающимся представлением. Старая школа. Манифик! Шароклякина обстреливала кавалера взглядами такого калибра, что гнум с трудом удерживался вертикально, но, к чести его, успевал отвечать цветистыми комплиментами и подкручивать ус.
— А где же Иван? — жалобно вопросила кузина.
Я ощутила укол стыда:
— По срочной служебной надобности отправился, велел кланяться и передать глубочайшие извинения.
Натали погрустнела, равнодушно поддакивала, когда я обрисовывала Йосифу Хаановичу ситуацию. Околоточный надзиратель выразил готовность лично произвести осмотр и отправился с нами в отель.
Всю дорогу меня мучил стыд за разбитое сердце Натальи Наумовны. Гадкая ты, Серафима, подлая баба. Всего у тебя в преизбытке, однако у бедной родственницы последний кусок стащить желаешь. Еще и скрытничаешь, как тварь последняя.
Кузина, напротив, возбудившаяся от ходьбы, отставила грустный тон и все щебетала, рассказывала о том, как какая-то столичная подружка представила ей Ивана Ивановича да как она, Натали, сразу рассмотрела его порядочность и золотое сердце.
Прервать эти воспоминания своими откровениями я решительно не была способна.
Осмотр номера Натальи Наумовны длился ровно полторы минуты. Когда кузина выдвинула ящик комода, чтоб показать опустевшую шкатулку, господин Фальк пошарил в том же ящике, запустив в него руку по плечо и извлек колечко с бирюзой и брошь черненого серебра.
Лариса Павловна зааплодировала.
Натали пробормотала:
— Эскюзе муа…
— Зря мы твою Лулу ругали, — сказала я. — Йосиф Хаанович, наша благодарность не знает границ. Позволите в дар вашему управлению самописец преподнести?
Околоточный самописцев не желал, а желал прогулки с прелестной Ларисой Павловной. Шароклякина поломалась для виду, да и отправилась восвояси с верным воздыхателем.
— Какая нелепая пара, — сказала Натали, закатив глаза.