— Не бойся, Ванечка, я тебя никому в обиду не дам.
Дверь стояла настежь, впрочем, как и все окна, но вошли мы, разумеется, через дверь. На кухне пожилые женщины в темных платках возились у плиты.
Зорин спросил что-то по-сарматски, ему ответили.
Мы прошли дальше, очутились в спальне. Дыра в потолке, раскрытое окно, выбирай, душа ведовская, куда лететь.
Девушка, стоящая у кровати на коленях, подняла к нам спокойное лицо. Алая метка завитками спускалась от уголка глаза к подбородку.
Бедняжка, на таком месте и не скроешь.
— Агата, — обратилась она к сухонькой старушке, лежащей на постели.
Потом они переговаривались на сарматском, я ждала, испытывая неловкость.
— Подойдите, барышня, — наконец пригласила девушка.
Я приблизилась к кровати, задерживая дыхание, но, когда все-таки пришлось вдохнуть, не ощутила болезненного зловония.
— Здравствуйте, Агата, — пролепетала, заглядывая в белые бельма ведьминых глаз. — Меня зовут Серафима…
— Я не Агата, — перебила старушка негромко, но энергично. — Двадцать лет этим дуракам твержу, что Агата умерла. Но да не важно теперь, все равно на том свете с сестренкой встретимся, не разминемся.
— Прошу прощения. — От неловкости я даже заикаться начала. — Господин Отто сказал, вы хотели меня видеть.
— Наврал, — сказала ведьма строго, — видеть я тебя не могу, слепа, кое-чьи слова передать хотела.
— Слушаю. — Я наклонилась, ловя ее тихий голос.
— Слушай, дитятко… да запоминай… три раза по три соберется… беда будет, три по лету… три по зиме…
— Маняша?
— Нешто мы именами здороваемся. — Старуха ухватила меня за ухо, безошибочно его отыскав, потянула. — Холодно ей…
Я знала, что все это неправда, что информация, которой поспешила поделиться со мною умирающая ведьма, устарела, но невольно меня пробирал озноб, а на глаза наворачивались слезы жалости.
— Спасибо, — всхлипнула я. — Большое вам спасибо.